Газета Завтра 916 (23 2011)

Эта схватка еще впереди, и, утрируя, я говорю, что Гитлер не был раздавлен советскими танками в имперской канцелярии в 45-м году (его челюсть привезли Сталину в Кремль, Сталин рассматривал, думая, что это последнее, что осталось от его врага). Из пломбированного зуба Гитлера, как из зуба дракона, у нас на глазах возник новый Гитлер, новый Гитлер уже на заре. И новый Сталин, думаю, тоже уже пошел учиться в духовную семинарию в Троице-Сергиеву лавру, заканчивает ее и скоро явится. Поэтому схватка двух сил еще впереди. И через эту схватку, мне кажется, будет выработано новое человечество.

Я недавно побывал в Иране, и был пленен иранской моделью, к которой раньше относился с предубеждением. Принцип справедливости, на котором строился советский строй, в советское время охватывал только человеческие пласты, не было метафизики справедливости, он не затрагивал Божественных форм существования духа и материи. В Иране принцип справедливости возведен в государственный культ. Он охватывает человеческие отношения, отношения стран, Мечеть его проповедует, его проповедует государство, проповедует Ахмадинежад. Мне кажется, что принцип справедливости должен быть религиозным. Будущее человечества, будущий социализм, условно говоря, будет религиозным социализмом. Это будет справедливость, построенная на вселенском ощущении необходимости Божественного принципа справедливости.

М.Л. Мы говорим с вами об отдельных проявлениях, причём, религиозных. В моем восприятии мира нет места религии. Есть место альтруизму, серьезному альтруизму. Религия — это и есть альтруизм. Это любовь к ближнему, не облаченная в какие-то конкретные мечети, синагоги, православные или католические храмы. Я думаю, как поднять над религиями, над эгоистическими человеческими изобретениями дух любви друг к другу? И внутри него, когда мы его начнем создавать, мы и обнаружим Творца.

А.П. Это абсолютно религиозный принцип, Михаил. Вы ничего нового не сказали, потому что Бог есть любовь. И любовь не только к ближнему. Почему лишь к ближнему? А к граниту? А к тем твоим предкам, которых практически не знаешь? Они через тысячелетия говорят с тобой странным, запутанным, загадочным, птичьим языком. Но они — твои ближние, ты любишь их. Иногда даже не меньше, чем живущих рядом с тобой. Я думаю, что религиозность — не только любовь ближнего к ближнему. Тот человек религиозен, мне кажется, кто верит в бессмертие. Бессмертие является критерием того — религиозен ты или не религиозен. Если ты считаешь, что твое бытие исчерпано земной жизнью, и после тебя останутся горстка пепла или горстка тупых молекул, то зачем же любить ближнего, если и от него останется прах? Ты ближнего любишь в той степени, в какой он божественен, а значит бессмертен.