Газета Завтра 970 (27 2012)

Я, конечно, понимал, что останки красноармейцев должны быть захоронены по-христиански, но то, что застал на выезде в Калужскую область 22 июня, поразило, опрокинуло: единовременно были захоронены останки сотен бойцов и командиров. Парадоксальным образом мёртвые мобилизовали живых: они нас позвали, и мы приехали. И я приехал. И вот у свежевырытой могилы на опушке леса выстраиваются люди в форме: поисковики в камуфляже, спасатели, бойцы ОМОНа, милиционеры, армейские — цепью, священство — тоже в форме. Раньше в моей стране, в СССР, многие носили форму, а теперь почти никто, может, стыдятся?

Панихида, короткие речи, награждения... Полсотни красных гробов один за другим ложатся рядами в глубокий ров, после каждой укладки — залп. Где-то горелым порохом пахнет, где-то больше ладаном. Держаться. Ветер смешивает. Моросит. Малое подразделение Величайшей армии мира в точке последнего покоя. Из космоса видно. Армии — победительницы. Всё правильно — так и должно быть. Держаться. Вот лопаты замелькали, вот цветы понесли, в основном полевые, но и гвоздики; вот дети гильзы собирают, вот ветераны на нас смотрят. 

И на меня тоже. Больше никаких слов нет.

Тотальная мобилизация.  

Лаврентий ГУРДЖИЕВ, писатель.

Облака над Заречьем роняли редкие дождинки. Словно капали с небес скупые слёзы душ, чьи кости укладывали в братскую могилу. А может, это мироточили небеса, откуда, как с иконы, смотрели на нас мученики, павшие за Родину, за Сталина. Правда, икона — это всегда благоговейно, красиво. А солдаты, дравшиеся на калужской земле, возносились тогда в небо с ликами, искажёнными яростью и болью. Как ещё может выглядеть человек, плоть которого изорвана обжигающим осколком, рассечена горячей пулей, смята ударной волной, раздавлена гусеницей бронемашины…

 Ветер разносил лёгкий дымок кадильниц и патронных зарядов. Играла военная музыка. Неровно, но строго стояла шеренга поисковиков в камуфляжной форме, во главе с крепкого телосложения майором. Переминались посерьёзневшие школьники с цветами в руках. Женщины прикладывали платки к уголкам глаз. Мужчины бросили курить и несли, несли, несли гробы, обёрнутые алой тканью. Тележурналисты снимали погребение найденных на месте боёв останков — итог благородной и благодарной работы поисковиков разных городов и областей России.

Если заплатить за благородный поступок, он как бы отнимается у того, кто его совершил. Однако, смотря, чем платить. Если самой искренней благодарностью, которая звонче любых монет, то благородство усиливается, манит к себе, вызывая желание перенять, сравняться. Члены поисковых отрядов: незнакомые мне мужчины и женщины, парни и девушки,— как же я благодарен вам за ваше благородство! За то, что вашими усилиями перевёрнута ещё одна страница скорбной памяти минувшей войны, и ещё одна группа павших воинов нашла упокоение.

…Над поляной реял триколор. Ныло в груди. Никуда не деться — на официальной церемонии должен быть официальный флаг. Только вот незадача: в такой же июньский день 1945-го на Параде Победы сей власовский триколор был брошен к подножию Мавзолея в кучу других фашистских штандартов. Я молча сказал нашим дедам и отцам, на чей прах только что вместе с остальными участниками траурной церемонии высыпал горсть земли: "Мои родные, вы столько вытерпели, потерпите ещё. Смертен человек. Однако и вечен, покуда не умерли его идеалы. А наши общие идеалы стучат в сердце животворящим набатом. Не мы, так потомки, ещё бросят к подножию ваших обелисков разнотипные знамёна однотипных врагов!"

И высохли на мгновение небесные слёзы, и луч солнца ненадолго, но ярко блеснул в вышине, и сладкое предвкушение великой и святой мести объяло ноющую грудь.

Андрей ФЕФЕЛОВ, заместитель главного редактора газеты "ЗАВТРА".

Позволю себе поделиться тремя мыслями, тремя идеями, возникшими в миг, когда гробы с останками наших воинов навеки легли в русскую землю. 

Первое. Это, скорее, внутреннее ощущение, очень явственная, но до конца невыразимая словами эмоция. Когда кости были преданы земле, я физически почувствовал дыхание великого покоя, нечто вроде горькой радости, светлого умиротворения. До сего дня я не думал, что так важен обряд погребения. Казалось бы: разбросанные в лесах кости ведь тоже лежат в земле, но, оказывается, в этом их случайном положении кроются великая мука, незавершенность и боль. Поэт Велимир Хлебников писал, что такие кости кричат… Наверное, он был прав, я остро почувствовал сердечное облегчение, когда братскую могилу стали закидывать землей.