Газета Завтра 984 (41 2012)

Вот и на этот 80-летний юбилей великого русского мастера, думаю я, никаких особенных торжеств ни в Москве, ни в самой Вологде не намечается. По телевизору вспоминать часто не будут. "Там русский дух, там Русью пахнет…" И, кажется мне, президент наш заезжать к классику в гости не собирается. 

Я бы сравнил тихое празднование 1150-летия существования Российского государства, на которое в Господин Великий Новгород никаких высоких гостей не пожаловало — не тот повод, что им до юбилея России? — с таким же тихим празднованием восьмидесятилетия одного из великих русских писателей ХХ века. Может, оно и к лучшему? — русские умные люди про Василия Ивановича Белова никогда не забудут.

Всё-таки, именно он и перенял великую эстафету стержневой русской словесности у Михаила Шолохова. Не любимые мои прозаики Дмитрий Балашов, Фёдор Абрамов, Валентин Распутин, и даже не Василий Шукшин, не кудесник наш словесный Владимир Личутин, а кряжистый русский мужичок Василий Иванович Белов. Почему и не любят их одинаково все наши отечественные либералы, как кость в горле стоят. Удерживают русское течение и мысли, и жизни. 

Кто воспоследует им? Кто понесет дальше эту тяжеленную народную тягу? И как одинаково у них, у Шолохова и Белова, совмещается народная мудрость, житейская выносливость и озорной юморной народный говорок. Что дед Щукарь у Шолохова, что беловский печник Барахвостов — вот два классических примера русского народного завирального юмора.

Мы можем лишь удивляться тому, что еще живем в одну эпоху с Василием Беловым. Пожалуй, он выбивается первичностью своего открытия и знаковостью своих народных образов даже из мощной когорты писателей так называемой деревенской прозы. Пожалуй, он единственный и был способен ещё понять народный крестьянский лад. Виктор Астафьев и Василий Шукшин, при всей значимости талантов, видели уже обломки разрушенного лада: чудиков, переселенцев, бомжей, оторванных от корней жителей посёлков, порченых людей. Фёдор Абрамов и Борис Можаев были скорее социологами, верно схватывавшими социальную суть народных перемен. 

Валентин Распутин и Александр Солженицын, подобно Василию Белову, дали нам образы народного героя, "уходящей натуры": Матрёны, Дарьи, Ивана Денисовича, создав великие мифы о тонущей навсегда Матёре, но при всей конкретности описаний их образы символичны, являются знаками народной трагедии, народного разлада. Лишь Василий Иванович Белов, кондовый северный крестьянин, способен был уловить всю систему народного русского лада. 

Лад — корневое слово в художественном мире Белова. И всю объёмность характера Ивана Африкановича можно понять, лишь исходя из системы крестьянского лада. 

Художественный мир Василия Белова схож с миром Николая Гоголя неиссякаемым, чисто народным юмором, природностью языка, философской простотой характеров. 

Василий Белов дал нам русскую крестьянскую вселенную. Я ценю его "Кануны", смеюсь над его завиральными "Бухтинами", вижу всю трагедию крестьянства во вроде бы неприхотливых "Плотницких рассказах". Удивляюсь его прозорливости в романе "Всё впереди". Рядом с классической повестью "Привычное дело" я бы поставил всё-таки его книгу о народной эстетике — "Лад". 

Когда наши интеллектуальные оппоненты задвигают её в угол, относя к этнографическим очеркам о северном быте, я их прекрасно понимаю. Они боятся этой книги, скрытой в ней фиксации системности народной русской жизни. "Лад" Василия Белова — это всё равно, что "Дао Дэцзин" китайского народного мудреца Лао Цзы. Уверен, точно так же, пройдет две тысячи лет со дня его написания, — и русский народ, подобно нынешнему китайскому, будет опираться в основах своей национальной жизни на всё тот же беловский "Лад". 

Василий Белов, по большому счету, не был никогда ни обличителем той или иной системы (как часто представляли его и друзья, и враги), ни горевателем, плакальщиком, ни идеалистом, смотрящим на русскую жизнь сквозь розовые очки. Его оппоненты за одни и те же рассказы и повести называли Белова то очернителем советской жизни, то розовым утопистом, а он стремился постичь весь земной крестьянский круг — вечный, как сама земля. Писатель старался найти главное, на чём и сегодня держится народная этика и эстетика, национальная русская жизнь. Он брал за основу простые народные истины, живое народное слово и вечный простой крестьянский круг жизни.