Газета Завтра 984 (41 2012)

Если Переверзев воплощал экзистенциальный Гринвич-Вилидж джазменов и битников (с заездом в грядущий "нью эйдж"), то Скороходов был, скорее, джентльменом консервативного Бродвея. Причём, его Бродвей — это довоенный Great White Way, где в исполнении белых профессионалов звучат мелодии Гершвина и Берлина, не исковерканные джазовой импровизацией, в том виде, в каком их застали люди старорежимные, "из недорезанных".

Оба были полностью свободны от претенциозности и зазнайства. Тот же Переверзев мог в двух словах откомментировать что Майлса Дэвиса, что Bony M, не мудрствуя лукаво. Поскольку "тайное нельзя сообщать всем людям, ибо, когда оно открывается, то кажется им нелепым".

А назначенцы помоложе и поневежественней — не в счет. Их сочинениями про "длинношерстные" группы зачитывались по слогам непросыхающие допризывники. Некоторые зачитываются до сих пор. Среди догматиков тоже есть "пассеисты".

Пассеизм Скороходова, а дисциплинированный ум с хорошей памятью — это пассеист во всеоружии, особенно заметен в книге "Разговоры с Раневской", которая увидела свет после отмены цензуры. Казалось бы, у автора полностью развязаны руки (точней, язык), но он в лучших традициях советского инакомыслия подает пикантные анекдоты и суждения, не перекармливая читателя, явно полагаясь на самостоятельность воображения последнего.

В дневниковых записях закулисного инсайдера уместился весь психоделический калейдоскоп советской жизни. Книга, будучи посвящена одной большой актрисе, рассказывает о живом прошлом не меньше, чем проза Трифонова, Горенштейна или Гроссмана. Мы называем именно эти имена потому, что автора все же никак нельзя причислить к почвенническому лагерю. Но он, опять же, предельно дипломатичен, несмотря на подчас скабрезные хохмы и брань в адрес Сталина.

Глеб Скороходов занимал в иерархии агитпропа уникальный жреческий пост медиума-посредника — между Западом и (обреченным) Востоком, между Рейхом и Сталинской Державой, между НЭПом и "оттепелью", между прошлым и настоящим, которое "настойчиво и нежно" мало-помалу смыкается с прошлым.

Последний раз я видел и слышал Глеба Анатольевича достаточно давно — в середине 90-х. Он представлял голодным, пожилым людям комедию булганинских лет "Штепсель женит Тарапуньку". Говорил сочно, но деликатно, без демагогии, не заигрывая с явно консервативной аудиторией. Был похож на Бунина 30-х годов.