Газета Завтра 987 (44 2012)

Ну вот, мы нашли ещё одно замечательное место, где нет рыбы… — философски вздохнул мой друг Игорь, сматывая леску с удочки на залитом утреннем солнцем живописном берегу смоленской Гжати. 

…Вообще, как-то глупо всё получалось с рыбалкой последние годы. Поддавшись непонятно какому влиянию, мы накупили кучу удочек и спиннингов, снастей на любой вкус, блёсен, поплавков и прочей рыбацкой амуниции, а рыба вдруг куда-то вся исчезла. Выезд за выездом неизменно заканчивались тем, что трофеев хватало только на корм деревенским котам, да изредка на жиденькую уху из рыбьей мелочи.

Куда пропала рыба моего детства? 

Сколько себя помню — рыбалка была частью деревенской жизни. Речек на Смоленщине было много, и рыба прочно входила в сельский рацион в эпоху, когда колбаса считалась городским деликатесом. Мой дядя Игорь Михайлович был заядлый охотник и рыболов. И всё лето мы с ним ловили рыбу. Главным орудием лова на мелких речушках, то разливавшихся широкими "вирами", то сужавшихся до узкой протоки, которую можно было легко перепрыгнуть, был бредень. Две палки, между которыми была закреплена двухметровая сеть, а понизу — для тяжести — пропущена колодезная цепь, а поверху — для плавучести — поплавки из скрученной в трубки бересты. Рыбалка — это два-три часа тяжёлой работы. Сначала нужно было подготовить "вир" к рыбалке. Дядя с косой "литовкой", осторожно залезал в воду и тихо, стараясь не шуметь, обкашивал дно, освобождая воду для рыбалки. Потом скошенными водорослями и осокой забивались протоки, по которым рыба могла выскочить в соседний вир. И лишь после этого начиналась рыбалка. Нужно было полосой процедить воду бреднем от берега до берега, подвести его края под самый берег и быстро поднять, "подсекая" — загребая натянутой цепью под самый берег, и одновременно растягивая его "полотенцем", чтобы пойманная рыба оказалась в центре поднятого бредня. Бичами бились по мокрой сетке серо-зелёные щуки, золотой липовой листвой трепетали караси, змеями вертелись рыжевато-коричневые вьюны, недвижно и тяжело в охапках водорослей лежали оковалки изумрудно-золотистых линей…

Иногда какая-нибудь особенно активная щука срывалась с бредня и уходила в глубину, и тогда шла долгая азартная охота за ней до тех пор, пока она не оказывалась на "крыле" бредня окончательно. Вся "мелочь" отпускалась обратно "на расплод". Ловили всегда "на обед", не больше. 

Не в каждом "виру" оказывалась рыба, и поход на рыбалку был кочевьем от "вира" к "виру". Поэтому за лето ближайшие речки "вытраливались" плотно, и к августу рыбалка превращалась в целый дневной поход, с выездом компании рыбаков на тракторе на дальние речки, где уже давно не было ни сёл, ни деревень. К осени рыбалка плавно сходила на нет до весны, когда с разливом и заходом рыбы всё начиналось заново.

А потом, в начале 90-х, рыба вдруг пропала.

Михалыч говорил, что её выбили электроудочки. С началом "рыночных отношений" распадом системы рыбнадзора и всеобщим одичанием, на смену "подпольным" самодельным бредням и сетям пришли "электроудочки" — два провода от аккумулятора, пропущенные через примитивное устройство и опущенные в воду, мгновенно "вырубали" рыбу в закрытом водоёме. Всплывало всё: от "малька" до крупной рыбы. И через пару лет такой "ловли" речки стали пустыми. Теперь не то что щука — мелкий карась здесь редкий гость. Даже на крупных реках: Гжати, Яузе, Сеже, — рыба стала большой экзотикой, и нужно очень сильно постараться, чтобы вернуться домой с уловом.

В общем, возник диссонанс между затраченными на подготовку к рыбалке усилиями и средствами и её результатами. Так я оказался в Астрахани….

Сколько бы ни рассказывали о дельте Волги, но пока ты сам тут не окажешься, представить себе, что это такое, невозможно. Из всех ассоциаций самая устойчива одна — Водный Мир. И это действительно Водный Мир! Дельта Волги — это тысячи километров речных пространств, камыша, лотоса, глубоких русел-банков, проток-ериков, водяных полей-раскатов. Нет и не может быть человека, который бы знал это мир полностью, до конца. Дельта Волги — как сибирская тайга. Можно знать её законы, можно уметь в ней жить, но изучить её всю не хватит и пяти жизней. Дельта живая. Она постоянно меняется. Протоки появляются и исчезают, очертания раскатов непрерывно смещаются.

Человек здесь — песчинка малая. Можно долго плыть по извилистым протокам под сенью четырёхметрового камыша и вдруг уткнуться в сухое дерево на острове, от которого ты отплыл два часа назад. Турист без опытного проводника заблудится тут ещё быстрее, чем в тайге. Там хоть можно подняться на гору или влезть на дерево повыше, чтобы как-то сориентироваться, а в дельте, от горизонта до горизонта, — камыш и лотос…