Газета Завтра 992 (49 2012)

А.Д. Конечно! Это хореографический ансамбль "Березка", в 70-е годы у них был необыкновенный период взлёта. Коллектив имел свой яркий, уникальный облик. Очень нравился Государственный Северный русский народный хор, выдающийся коллектив под управлением Нины Константиновны Мешко. Именно Северный хор часто состязался с Кубанским хором. И это несмотря на то, что коллективы совсем разные, полярные даже. Кубанский хор — стилистика мощная, зажигательная, острая, контрастная, но наряду с этим и печальная, как судьба казаков. Кубанские голоса — насыщенные, полнокровные, альты великолепные, басы такие гигантские. Северный хор — чист. У Мешко всё хрупко, как первый мороз, и голоса — как бисер инея на деревьях. Красота необыкновенная. Голоса нежные, высокие. Они поражали высочайшим искусством, необыкновенной культурой пения, энергетикой: холодок такой северный. Хор Минина — явление мирового масштаба. Здесь каждый голос на вес бриллианта, Минин выискивает каждый голос, иногда годами, и шлифует его, как драгоценный камень.

"ЗАВТРА". Александр Васильевич, с потерей интереса к народным коллективам, что мы теряем сегодня?

А.Д. Мы теряем язык, теряем соборность, коллективизм, мы теряем себя как нацию — это очень важно. Хоровое пение — первооснова, оно пришло из храма. И Минин, кстати, тем еще велик, что он один из первых исполнил "Всенощную" Рахманинова. Причем, исполнил блистательно, так никогда не пели. Он поднял тот пласт, которым Юрлов удивил еще всю Европу на фестивале "Варшавская осень". Он вывез в Польшу церковную музыку. И Европа ошалела: "Оказывается, у вас полифония еще раньше была! Мы думали, с Баха началась". Культура русского народного пения обогащает музыку Глинки, Чайковского, Мусоргского, Рахманинова, Римского-Корсакова, Даргомыжского, Танеева. Имена-то какие! С нами может только Германия сравниться! 

"ЗАВТРА". Советское время тоже дало миру немало великих композиторов.

А.Д. Свиридов, Гаврилин, Прокофьев, Шостакович — ХХ век фактически освещен этими именами. Это фигуры яркие, масштабные, влияющие на умы людей. Свиридов тем велик, что в его музыке во всей мощи своей и красоте отражено русское начало, русская школа, взгляды на русскую песню Глинки, Мусоргского, Римского-Корсакова. Его музыка открытая, понятная, доступная и в то же время изысканная. Это не простая музыка, её язык очень сложный. Шостакович — величайший композитор, я очень люблю его музыку, возьмите его 8-ю симфонию, его Ленинградскую симфонию. Между прочим, Шостакович коммунистом был, писал симфонии о Ленине, об Октябрьской революции. Прокофьев, язык его музыки такой же сложный, как и у Шостаковича, но основа у Прокофьева — возьмите его Пятую симфонию, Шестую — распевы, русское откровение. Вспомните вальс Наташи из "Войны и мира" — чудо какое-то, необыкновенный мелодизм. Малоизвестный сегодня композитор Гаврилин. Его шедевры — симфония-поэма "Военные письма", к примеру, хоровая симфония "Перезвоны" — потрясающие по изощренности и тонкости мелос. Гаврилин тонко поднимает в музыке народные пласты и доводит их в изысканности своей до совершенства. Он из каких-то отдельных слов, прибауток или народных шуток, хохм делал чудеса. У него чуть-чуть свой взгляд на мелос, немецкий, быть может, но основа русская. Он чувствовал народ, прекрасно знал душу русского народа. И Прокофьев, и Свиридов, и Шостакович, и Гаврилин останутся надолго в русской музыке, я уверен.

"ЗАВТРА". Вы были знакомы со Свиридовым? 

А.Д. Мимолетно. Я беседовал с ним мимолетно на репетициях. Но он был такой строгий. Он даже с дирижерами такого масштаба, как Александр Александрович Юрлов, как Владимир Иванович Федосеев, был очень строг. Свиридов за одну неточную интонацию, не тот акцент, не тот люфт, не то форте или не ту паузу изничтожал. Испепелял совершенно. Он мог найти такие слова, вплоть до оскорбительных, резких, и многие, конечно, держались подальше. Свиридов — это был такой жёсткий гений, но гений настоящий. 

"ЗАВТРА". Есть ли встречи, особенно памятные для вас?