Газовый свет

— Думаю, его напугало мое появление. Он пытался навязать мне версию самоубийства, но я на нее не клюнул. И его побег лишь укрепил бы меня в уверенности, что произошло убийство; сам он, конечно, мог бы выйти сухим из воды, но Бесподобной пришлось бы выплатить страховку епископу Пулфордскому. И это было для него невыносимо, и он предпочел торчать здесь, стараясь переубедить меня, поскольку ты и без того был склонен считать, что мы имеем дело с самоубийством и Компании придется раскошелиться.

— Выходит, он дожидался похорон и сразу же скрылся?

— Нет, он дожидался момента, когда, как он думал, за ним не будет наблюдения. Слежка — штука странная: с одной стороны, нет никакой нужды, чтобы человек видел, кто именно за ним следит и откуда, с другой же — зачастую отнюдь не мешает показать ему, что он находится под надзором, так как от этого он теряет голову и выдает себя. Бринкман не знал, что я подозреваю и, похоже, понятия не имел о моих агентах в «Лебеде». Но мне удалось довести до его сведения, что за ним установлена слежка и что для него рискованно далеко уходить из моего поля зрения. Старая игра — внушить человеку такую мысль, а затем вдруг создать видимость, будто он совершенно свободен — хотя бы ненадолго. Он своего шанса не упустит, и, с Божьей помощью, полиция берет его под стражу. Вчера вечером Бринкман и вправду решил, что ты один наблюдаешь за фасадом гостиницы. Однако у него, черт побери, хватило ума смекнуть, что в гараже может подстерегать опасность. Тогда он по телефону заказал автомобиль на станцию к поезду в восемь сорок, а затем придумал — и здорово придумал! — как сесть в нее en route.[21] Винить, в общем-то, некого, но я очень опасаюсь, что убийца ушел безнаказанным.

Словно в подтверждение его слов, вошла буфетчица с телеграммой. Быстро пробежав глазами текст, Лейланд смял листок.

— Так я и думал, — сказал он. — На конечной станции полиция обыскала поезд, но означенного лица не обнаружила. Решено установить наблюдение за выходами с вокзала, но, по-моему, его теперь вряд ли сцапают. Гиблое дело.

— На мой взгляд, ты объяснил не все, — сказала Бридон. — Я имею в виду бринкмановские поступки после убийства. Да-да, ты действительно объяснил не все, отчасти потому, что ты всего и не знаешь. Но в целом твоя версия чрезвычайно остроумна, и очень бы хотелось, чтобы так оно и было на самом деле. Ведь это означало бы, что впервые в жизни мы столкнулись с по-настоящему умным преступником. Однако есть ту, понимаешь, небольшой нюанс, который перечеркивает всю твою версию. Ты не объяснил, почему Моттрам оставил отпечатки пальцев, открывая вентиль, и не оставил их, закрывая его.

— А ведь верно, нюанс загадочный. И все же вполне можно помыслить обстоятельства…

— Помыслить, конечно, можно, только нельзя подгонять их под факты. Если б вентиль был рядом с моттрамовской кроватью и под рукой случилась спичка, он мог бы закрутить ею газ; я знавал лентяев, которые так поступали. Но для этого газ был не настолько близко. Или, к примеру, если б Моттрам лег спать в перчатках, он мог бы закрыть вентиль и не оставить следов, но перчаток он не надевал. К тому же вентиль тугой, с трудом поворачивается в обе стороны, значит, если его закручивали голой рукой, непременно должны были остаться следы. А их нет, стало быть, голой рукой вентиль не закручивали. Выходит, ни Моттрам его не закрывал, ни служащие гостиницы, которым это положено по штату. Его закрыл человек, преследовавший некую тайную цель.

— Иными словами преступную?

— Я этого не говорил. Я сказал: тайную. Твоя версия, Лейланд, этого не объясняет; а раз она этого не объясняет — хотя ты, безусловно, поведал нам чрезвычайно любопытную историю, — выкладывать сорок фунтов, по-моему, не за что… Э-ге-ге! Кто это к нам пожаловал?

К гостинице подъехало такси из чилторпского гаража и высадило пассажиров, определенно прибывших утренним поездом из Пулфорда. Общество в столовой оставалось в неведении недолго: дверь отворилась, и вошел епископ Пулфордский, а за ним — Эймс. Вид у епископа был слегка виноватый и словно бы говорящий: «Прошу вас, ради Бога, не вставайте!»

— Доброе утро, мистер Бридон. Извините великодушно за вторжение, господа, я помешал вам завтракать. Но мистер Эймс рассказал мне о вчерашних ваших треволнениях, и я подумал, что нынче утром вы тут совсем замучитесь от догадок. А потому решил, что пора сообщить вам все, что мне известно, ведь мистер Бринкман уехал так поспешно.

Бридон коротко обрисовал сложившуюся ситуацию, а под конец спросил:

— Значит, вам все же что-то известно?

— О, вы, наверное, думаете, что я обманул вас тогда, мистер Бридон. Но документ, о котором я говорю, попал мне в руки только вчера ночью. Однако он чрезвычайно важен, ибо доказывает, что бедняга Моттрам покончил самоубийством.

Глава 24 ПИСЬМО