Никакого эффекта. В ближайшие дни дальнейшее ухудшение. Боли во всех суставах. Резкая желтуха. Больной очень слаб. Бредит. Картина тяжелого стафилококкового сепсиса.
6 марта. Сделана «блокада» симпатического нерва. Введено 150 кубических сантиметров раствора новокаина.
7 марта. Значительное улучшение состояния. Боли в суставах меньше.
8 марта. Боли настолько незначительна, что больной свободно двигает руками и ногами. Желтушность уменьшается. Температура нормальная.
12 марта. Быстрое улучшение общего состояния и самочувствия. Свищ заживает. Гноя нет.
26 марта. Разрешено ходить. Свищ почти зажил. 6 апреля. Выписан совершенно здоровым»…
Анна взглянула на отца с такой радостно-удивленной улыбкой, как будто только что вот тут, перед ней, произошло это удивительное исцеление больного.
— Чудеса? — улыбнулся и Ридан. — Да, не просто было найти эти приемы лечения. Ведь далеко не всякое воздействие на нервы может помочь больному организму. Нужно подействовать так, чтобы только на время изменить нервные связи, но ничего в них не сломать, не разрушить: ведь всякое, даже малейшее нарушение нервной сети и на периферии и в центрах может оказаться тем незаметным толчком, который пустит в ход страшный механизм болезненной перестройки функций в нервной системе… Как видишь, самые корни так называемых «болезней» пока остаются чрезвычайно неопределенными. Но зато мы теперь впервые имеем общее представление о механизме всякого заболевания, знаем, где именно, в какой среде организма происходит болезненный процесс и куда следует направлять наши усилия, наши средства борьбы с болезнями. А это значит, что победа над преждевременной смертью, победа над старостью — вопрос времени!
— И над старостью? Да разве старость — болезнь?
— Болезнь, Анка! — радуясь изумлению дочери, воскликнул Ридан. — Болезнь! Нужны, конечно, «вещественные» доказательства? Пожалуйста. Идем!
Огромными своими шагами он направился в коридор института. Анна почти бежала рядом. По узкой лестничке они спустились вниз, и Ридан постучался в дверь Тырсы. В комнате послышалась возня и какое-то неопределенно-вопросительное ворчание.
— Это я, Тырса. Дайте-ка ключ от зверинца.
Дверь медленно открылась, и заспанный, в неизменной ермолке на голове, хранитель животных, хмуро взглянув на пришедших из-под густых серых бровей, сам направился к зверинцу. Он явно не одобрял всех этих жестоких операций, которые Ридан и его сотрудники проделывали над ни в чем неповинными и совсем здоровыми животными. Тырса хотя и выполнял с необычайной тщательностью все распоряжения «сверху», но решительно держал сторону бессловесных жертв. Не отдавая ключа, он сам открыл дверь своих владений и, пропустив посетителей, остановился у порога.
Ридан подошел к одной из низких широких клеток и включил висящую над ней лампочку. В углу клетки на соломе лежала небольшая тощая собака. Щуря от яркого света слезящиеся глаза, она медленно подняла морду и вновь опустила ее на лапы.
— Ну вот, смотри… Ты знаешь, сколько лет вообще живет собака?
— Знаю. Лет одиннадцать-двенадцать, — ответила Анка.
— Верно. Ну определи, сколько приблизительно лет этому псу. Эй, Мурзак! Иди сюда! — позвал Ридан.
Собака повиляла хвостом, затем нехотя поднялась сначала на передние ноги, потом на задние, потянулась, зевнула и подошла. Тусклая неровная шерсть висела на ней клочьями, на боках пробивались лысины, морда была почти седая.
— Старик, — решила Анна. — Лет… девять, десять?
— Так. Теперь иди сюда.
Когда Ридан щелкнул выключателем у другой клетки, в ней уже вертелась юркая собачонка такого же роста, как и первая. Она бегала вдоль передней решетки, повизгивая и усиленно виляя хвостом.
— Это Валет. Ах ты, паршивец! — Ридан, просунув руку в клетку, потрепал морду собаки, обнажив ее ровные белые зубы.
— Ну, это щенок, — уверенно сказала Анка. — Года два?
— На этот раз правильно. А теперь удивляйся: Мурзак и Валет — родные братья, одного помета, им обоим около двух лет.
— Да неужели?! В чем же дело?