Где Ангел не решится сделать шаг

— Вы — наблюдатели? — эта мысль казалась абсурдной. Представить сынов Русса в качестве стражников, в то время как где-то шла война, было невозможно. Это противоречило всему, что Азкаэллон знал о них.

— Мы согласны называть это таким образом, — ответил Красный Нож. — У меня нет желания и дальше задерживать отправку флотилии. Если ты предоставишь нам временное жилье, я со своим отделением… не стану вмешиваться в твои дела.

Азкаэллон пытался разглядеть в непроницаемом выражении лица капитана хоть какие-то признаки отговорок, но не смог. И как бы он ни хотел еще больше расспросить Космического Волка, огромный флот Ангела будет ждать в назначенном месте «Гермию» и остальные силы оперативного соединения «Игнис». Дальнейшая задержка была непозволительна.

— Позаботьтесь о запросах капитана Красного Ножа, — приказал наконец сангвинарный гвардеец, подозвав серва легиона коротким жестом. Азкаэллон отвернулся от Космических Волков и пошел прочь.

— Обеспечить безопасность корабля! — отдал он резкий приказ. — Свяжитесь с «Игнис» и приступайте к процедуре входа в имматериум.

Он поднял голову и увидел, что легионер все еще наблюдает с площадки наверху. «Мерос. Тот, кто получил ранение». На лице воина читался вопрос, и Азкаэллон поморщился, разделяя его сомнения.

— Он здесь! Он здесь! — помощник маршала Заубера ворвалась в кабинет, находясь в состоянии, близком к панике и восторгу одновременно. Ее звали Розин, и маршал принял девушку на работу как по причине компетентности, так и из-за приятной внешности. В его профессии последнее было редкостью, потому что запутанная политическая система колонии состояла в основном из стариков и отмеченных шрамами ветеранов войны. Они были людьми, которые, казалось, возвели в ранг искусства свою непривлекательность, несмотря на пышные наряды, высокие должности и звания, присваиваемые друг другу.

Большинство из них были уже мертвы. Маршал откинул все мысли и выбрался из-за стола, не обращая внимания на накопившиеся груды инфопланшетов, которые он мимоходом подвинул. Заубер направился к двери и широкой лестнице, которая вела спиралью вдоль стен зала заседаний на первый этаж.

По стенам и ковру струился насыщенный красноватый свет, похожий на старую кровь, придавая знакомым коридорам и ступеням призрачный и нереальный облик.

Нет. Не призрачный, это было неверное слово. Кошмарный.

Все было таким. Свет, стены и пол, все было неправильным. Розин следовала по пятам, и маршал понял, что она тоже была неправильной. Ее голос был высоким и нервным, не таким, как прежде. Словно она постоянно находилась на грани истерики.

Звучал ли голос Заубера так же, как и ее? Он хотел спросить, но боялся, что она скажет: «Да, вы действительно говорите так, словно сходите с ума». Он хотел спросить ее, слышит ли она те же самые звуки на границе сознания, похожие на шепот или шелест переворачиваемых страниц. Видит ли краем глаза странные отблески? Призраков в зеркалах и отражениях?

Было ли ей тяжело подавить желание заколоть людей? Мучили ли ее кошмары все это время? Хотела ли Розин без остановки кричать, пока горло не наполнится кровью, и…

Заубер тряхнул головой и произнес короткое «нет», что девушка, возможно, заметила, но не прокомментировала. Они пересекли атриум, и Заубер посмотрел на застекленную крышу. Сквозь прорехи в наносах золы, покрывавших стекла из кристалфлекса, пробивались лучи искаженного света. Пепел продолжал падать уже много дней, и этому странному феномену не было видно конца и края.

Он был всюду, похожий на горячий снег, его частицы тлели и не сгорали, собирались в кучи и разносились по улицам внезапными обжигающими порывами ветра. В происходящем был бы смысл, если поблизости находился вулкан, извергавший дым в небо. Такое Заубер смог бы понять. Но ничего подобного в колонии не было. Падающий из низких зловещих облаков бесконечный дождь пепла не подчинялся законам метеорологии.

Другие планеты в скоплении сообщали о том же самом или же метались между объявлением тревоги и требованиями к столице сделать что-нибудь. Сначала Заубер и другие члены совета отмахивались от первых происшествий, считая их розыгрышами или ошибочными донесениями, в конце концов, неохотно стали считать их некой организованной демонстрацией недовольных. «Глупо, — подумал он. — Это природа обратилась против них, не люди».