Где апельсины зреют

Усатый господинъ дѣйствительно вынулъ записную книжку и писалъ въ ней что-то карандашемъ. Черезъ минуту онъ вырвалъ изъ книжки листикъ и подалъ его дамѣ. Дама быстро схватила листикъ и ускореннымъ шагомъ побѣжала къ дверямъ, ведущимъ въ игорныя залы и охраняемымъ швейцаромъ и контролеромъ.

— Ну, что, убѣдилась? — спрашивалъ жену Николай Ивановичъ и прибавилъ:- Вотъ гнѣздо-то игорное! Даже ростовщики водятся.

— Да мало-ли дуръ всякихъ есть, — отвѣчала Глафира Семеновна.

Конуринъ тоже видѣлъ операцію залога браслета и дивился.

— Ловко! Совсѣмъ по цивилизаціи! прищелкнулъ онъ языкомъ и покачалъ головой. — И вѣдь какъ все это въявь дѣлается, безъ всякаго стѣсненія! При игорномъ домѣ и касса ссудъ… Удивительно.

— Попали мы въ мѣстечко! — вздохнулъ Николай Ивановичъ и спросилъ: — а гдѣ-же играютъ-то? Гдѣ этотъ самый вертепъ? Гдѣ рулетка?

— А вотъ должно быть за тѣми дверями. Всѣ туда идутъ, — кивнула Глафира Семеновна на двери, за которыми скрылась заложившая свой браслетъ дама, и направилась къ этимъ дверямъ, ведя за собой мужа и Конурина.

Швейцаръ и контролеръ тотчасъ-же загородили имъ дорогу и спросили билеты. Контролеръ довольно внимательно просмотрѣлъ билеты, перевралъ въ слухъ фамилію Конурина и наконецъ, возвративъ билеты, произнесъ: “entrez, messieurs”. Швейцаръ распахнулъ двери.

— Ну, наконецъ-то въ рай впустили! произнесъ Конуринъ. Люди свои кровныя деньги имъ несутъ на съѣденіе, а они у каждой двери заставы понадѣлали.

Глазамъ Ивановыхъ и Конурина открылся рядъ большихъ и длинныхъ залъ, отдѣленныхъ одна отъ другой широкими арками. Посреди залъ стояли огромные столы и около нихъ густо толпилась публика. Дамы протискивались сквозь толпу мужчинъ, протягивали руки со ставками. Мужчины загораживали имъ дорогу и въ свою очередь лѣзли къ столу, стараясь поставить на номеръ деньги. Наступившіе кому нибудь на ногу или толкнувшіе другъ друга, даже не извинялись. Азартъ поборолъ все. Вездѣ раскраснѣвшіяся лица, вездѣ тяжелое прерывистое дыханіе, растрепанныя прически, на которыя владѣльцы ихъ, отдавшись всецѣло игрѣ, уже не обращали вниманія и не приводили въ порядокъ. Какъ въ гостиной залѣ, такъ и здѣсь несложный сдержанный разговоръ, состоящій изъ игорныхъ терминовъ или даже только полушопотъ, изрѣдка прерываемый извѣстными выкриками крупье: “Faites vos jeux” и “rien ne va plus”.

Ивановы и Конуринъ обошли всѣ залы, бродя между столами и наблюдая стоявшую и сидѣвшую около нихъ публику. У одного изъ столовъ они услышали и русскій полувозгласъ:

— Бьетъ игра, бьетъ и даже просвѣта не вижу!

— Слышалъ? Русопета нашего обчищаютъ, кивнулъ Конуринъ по направленію къ столу. — Попался, голубчикъ.

— Не лѣзь на рогатину. Самъ виноватъ, откликнулся Николай Ивановичъ.

— Однако, вѣдь есть-же такіе, что и выигрываютъ, — замѣтила Глафира Семеновна. — Я сама читала въ газетахъ, что какой-то кельнеръ изъ ресторана здѣсь цѣлое состояніе выигралъ.

— Ну, такихъ, я думаю, не завалило. Иначе, суди сама, на какіе имъ доходы было-бы такой дворецъ для игорнаго дома построить. Вѣдь дворецъ. Вонъ люстра-то виситъ съ потолка… Вѣдь она состояніе стоитъ.

Отъ одного изъ столовъ отошелъ уже не раскраснѣвшійся, а блѣдный мужчина съ черной бородой, взъерошилъ себѣ рукой прическу, опустился на круглый диванчикъ и упершись руками въ колѣнки, безсмысленно сталъ смотрѣть въ полъ.

— Этого тоже должно быть ловко умыли!.. — замѣтилъ Конуринъ.

— Вонъ и старушка бродитъ и отдувается, — указалъ Николай Ивановичъ. — Непремѣнно и ей бокъ нажми… Шляпка-то совсѣмъ съѣхала у ней набокъ, а она и не замѣчаетъ. Грѣхъ, бабушка, въ вертушку въ эти годы играть. Богу-бы молилась дома.

Глафира Семеновна сердилась.

— Ахъ, какъ вы мнѣ оба надоѣли своими прибаутками! — проговорила она, обращаясь къ мужу и Конурину. — Я сбираюсь попробовать счастія, а вы съ двухъ сторонъ: одинъ — нажгли, а другой — умыли. Вѣдь такъ нельзя… Ни въ какой игрѣ не слѣдуетъ такихъ словъ подъ руку говорить. Надо бодрить человѣка, а не околачивать его разными жалкими словами.

— Какъ ты будешь играть, ежели ты не знаешь, какъ здѣсь и играется, — замѣтилъ ей мужъ.

— Ну, вотъ! Не боги горшки-то обжигаютъ. Подойдемъ съ столу, присмотримся и поймемъ въ чемъ дѣло. — Вотъ столъ, около котораго немножко попросторнѣе, къ нему и подойдемъ.

Она двинулась къ столу. Мужъ и Конуринъ послѣдовали за ней.

XXVI