Никчемная, нелепейшая жизнь.
Мисс Гарриет Вэйн, одетая в платье цвета кларета, кружилась по танцевальному залу „Гранд-отеля“ в объятиях мистера Антуана, светловолосого жиголо.
– Боюсь, я плоховато танцую, – сконфуженно заметила она.
Мистер Антуан, который, к ее удивлению, оказался не евреем, не латиноамериканцем и не полукровкой с Балкан, а французом, чуть крепче обхватил ее уверенной рукой профессионала и ответил:
– Вы танцуете очень правильно, мадемуазель. Только чуть-чуть не хватает
– И вы обязаны говорить такие вещи всем этим пожилым дамам? – улыбаясь, спросила Гарриет.
Антуан раскрыл глаза чуть шире, а затем ответил в тон:
– Боюсь, что да. Это часть нашей работы, знаете ли.
– Должно быть, очень утомительная.
Он ухитрился пожать плечами, ни на миг не нарушив гибкой грации движения.
–
– Обо мне не беспокойтесь, – ответила Гарриет. – Я бы хотела поговорить о другом. Расспросить вас о мистере Алексисе.
–
– Да. Хотелось бы узнать, каким человеком он был. И почему покончил с собой таким образом.
– Нам всем тоже хотелось бы это понять. Несомненно, всему виной русский темперамент.
– Я слышала, – сказала Гарриет, чувствуя, что ступает по тонкому льду, – он был помолвлен.
– А, да. С английской леди. Конечно.
– И что, был ли он счастлив?
– Мадемуазель, Алексис был беден, а английская леди очень богата. Ему было выгодно жениться на ней. На первых порах, безусловно, могло быть некоторое
– Как вы думаете, может быть, он внезапно понял, что не вынесет этого, и выбрал такой выход?
– Трудно сказать, но – нет, не думаю. В конце концов, ему достаточно было просто уехать. Он был прекрасным танцором и шел нарасхват. Он бы легко нашел другое место, при условии, что здоровье позволило бы ему продолжать.
– Не было ли у него другой привязанности, которая осложнила дело?
– Насколько я знаю, он никогда не упоминал каких-либо серьезных связей.
– Полагаю, женщинам он нравился? – прямо спросила Гарриет.
Антуан красноречиво улыбнулся.
– Не разбил ли он кому-нибудь сердце?
– Ни о чем таком я не слышал. Но, конечно, друзьям всего не рассказывают.
– Разумеется. Не хочу совать нос не в свое дело, но все это кажется мне очень странным.
Музыка смолкла.
– Как тут принято? – спросила Гарриет. – Мы танцуем дальше или вы уже ангажированы?
– Нам совершенно ничего не мешает протанцевать еще один танец. Потом, если только мадемуазель не пожелает заключить особый договор с руководством, мне следует уделить внимание другим моим клиенткам.
– Нет, я не хочу нарушать заведенный порядок. Но нет ли причины, препятствующей вам и обеим юным леди поужинать со мной позже?
– Совершенно никакой. Вы очень добры, очень любезны. Оставьте это мне, мадемуазель. Я все устрою. Естественно, что мадемуазель интересуется!
– Да, но я не хочу, чтобы управляющий решил, будто я допрашиваю персонал за его спиной.
–
Улыбаясь, он проводил Гарриет до столика, тут же подхватил увесистую леди в туго обтягивающем платье и плавно унесся с нею. Неизменная чувственная улыбка застыла на его лице, словно нарисованная.
Шесть танцев спустя эта улыбка вновь появилась рядом с Гарриет. Кружа ее в вальсе, Антуан сообщил, что в половине двенадцатого, когда танцы закончатся, если она будет любезна отыскать ресторанчик в нескольких кварталах отсюда, он сам, а также Дафна и Хлоя, встретят ее там. Ресторанчик маленький, но очень хороший, и владелец прекрасно их знает. Кроме того, сам Антуан живет в отеле при этом ресторане и будет счастлив угостить мадемуазель бокалом вина. Там им никто не пометает, и можно будет говорить открыто. Гарриет согласилась при условии, что за ужин заплатит она, – и, таким образом, незадолго до полуночи очутилась на канапе, обитом красным плюшем, под зеркалами в позолоченных рамах, за приятным ужином в континентальном духе.