Где будет труп

— Времена сейчас непростые, но я предлагаю вам хорошие деньги, — не сдавался мистер Розен-кранц, который, казалось, воодушевлялся тем сильнее, чем стремительней добыча от него ускользала. — Что скажете насчет двух сотен в неделю, а?

Уимзи помотал головой.

— Трех сотен?

— Простите, служивый, я не продаюсь.

— Тогда пять сотен.

— А теперь простите меня, — вставил Ампелти.

— Не выйдет, — перебил его мистер Салливан. — Печально, но ничего не выйдет. Вы, должно быть, богаты, а? Какая жалость. Это ведь ненадолго. Налог на сверхприбыль, налог на наследство… Лучше берите, что дают, пока дают. Нет?

— Категорически, — сказал Уимзи.

Мистер Розенкранц вздохнул:

— Ну, тогда я лучше пойду. До завтра, Салли. И уже найдите мне что-нибудь наконец.

Он вышел не через приемную, а через дверь в дальнем конце комнаты. Мистер Салливан повернулся к своим посетителям:

— Я вам нужен? Говорите, что вам надо, и поживее. Я занят.

Инспектор показал ему фотографию Ольги.

— Эту девочку звать Кон, так? Что с ней случилось? Ни во что не влипла? Хорошая девочка. Работящая. Ничего плохого про нее не скажу.

Инспектор объяснил, что их интересует, не распространял ли мистер Салливан недавно фотографий Ольги Кон.

— Так, дайте подумать. Ее тут давненько не видно. Небось устроилась манекенщицей. Это и к лучшему. Хорошая девочка — и хорошенькая! — но актриса из рук вон, бедняжка. Погодите-ка. Где Хоррокс?

Он подошел к двери, осторожно приоткрыл ее и рявкнул в образовавшуюся щель:

— Хоррокс!

Секретарь бочком протиснулся внутрь.

— Хоррокс! Знаете это фото малышки Кон? Мы давали его кому-нибудь недавно?

— Да, сэр, разве не помните? Человек, который сказал, что ему нужен русский типаж в провинцию.

— Верно, верно. Я же помню, кто-то был. Расскажите о нем джентльменам. Мы ведь его не знаем, да?

— Нет, сэр. Он сказал, что собирает собственную труппу. Назвался… минутку. — Он достал с полки записную книжку и, послюнив палец, стал ее листать. — А, вот: Морис Вавазур.

— Имечко что надо, — пробормотал мистер Салливан. — Конечно, ненастоящее. Такие всегда ненастоящие. Он, скорее всего, Поттс или Спинк. С таким именем нельзя держать антрепризу. Несолидно. Теперь я его припоминаю. Низенький такой, с бородой. Сказал, набирает состав для романтической трагедии и ищет русский типаж. Мы ему показали Ливийскую, малышку Петровну и парочку других. Но он, помню, сразу вцепился в этот снимок. Я ему сказал, что у Петровны больше опыта, но он ответил, что это не важно. Мне этот тип не понравился.

— Вот как?

— Да. Не люблю, когда ищут хорошеньких девочек без опыта работы. Старый дядюшка Салливан, может, и не подарочек, но ничего такого не потерпит. Сказал ему, что у девчонки и так полно работы, но он ответил, что попытает счастья. Ко мне она с этим не пришла, я и решил, что она ему отказала. Если бы пришла, я б ей объяснил, что к чему. Не так уж я трясусь над своими комиссионными — спросите девочек, они вам скажут. А что, кстати, случилось? Этот Вавазур втянул ее в какую-то дрянь?

— Не совсем, — сказал Уимзи. — Она по-прежнему работает манекенщицей. Но Вавазур — инспектор, покажите мистеру Салливану ту, другую фотографию. Это он?

Салливан и Хоррокс разом склонились над фотографией Поля Алексиса и одновременно замотали головами.

— Нет, — сказал Хоррокс. — Это не он.

— Совсем не похож, — подтвердил Салливан.

— Вы уверены?

— Совсем не похож, — убежденно повторил Салливан. — Сколько этому парню? Вавазуру лет сорок, не меньше. Такой проходимец, щеки впалые, а голос сладкий, как сироп матушки Зигель[168]. Подошел бы на Иуду.

— Или на Ричарда III, — вставил Хоррокс.

— Это если делать его скользким и подобострастным, — сказал Салливан. — Но в пятом акте я его не представляю. В эпизоде с горожанами — пожалуй. Ну, это: наверху появляется Ричард, с книгой, между двух монахов [169]. Дело в том, — добавил он, — что на эту роль сложно подобрать актера. Противоречивая роль, я считаю. Можете не соглашаться, но я, бывает, кое-что читаю, а потом обдумываю прочитанное, и вот что вам скажу: когда Шекспир эту роль писал, он думал о чем-то другом. В начале пьесы Ричард слишком скользкий, в конце — слишком грозный. Это неестественно. Хотя пьеса всегда идет с успехом. Потому что в ней есть энергия. Динамика. Но Ричард будто сделан из двух людей — вот что мне не нравится. Один из них такой червяк-интриган, а другой такой храбрый бузотер, ярится и рубит головы направо-налево. Как-то это не сочетается, а?

Инспектор Ампелти начал постукивать ногой об пол.

— Я всегда думал, — откликнулся Уимзи, — что Шекспир написал Ричарда таким человеком, который всегда играет роль — все драматизирует, так сказать. Я не верю, что его ярость настоящая — как и его любовь. В сцене с земляникой[170] все становится понятно.