Где я

Он усмехнулся, как будто даже довольный таким оборотом дела, словно я сказал что-то правильное.

- Разумеется. Ты хотел бы доказательств божественности, каких ты хотел и при жизни. И оттого ни во что не верил. Hо где ж их взять даже тут, в загробном мире? Если я пошлю тебя переубеждать грешников в аду - ты скажешь, что я просто занимаюсь ухищрённым над ними издевательством. Можешь ты убедить кого-то обратиться к добру? Допустим. А я затем могу сказать ему "шиш!". Сидишь в аду - так и сиди и мучайся совестью. В рай тебя не пустят - не настолько ты чист от предрассудков. Hу, разве что через пару миллионов лет... за труды представят... Hо обычно демоны и ангелы твоего ранга не вхожи.

Если я пошлю тебя пророком или проповедником на Землю - тоже ты можешь сказать, что не знаешь, на чью сторону привлекаешь людей, и не проповедуешь ли ты лжерелигию, дабы отвлечь людей от истинной веры. Я ничего не могу тебе доказать. Ты можешь только поверить - и работать на нас, или отказаться - и тогда прощай. И вся прошлая история твоей жизни останется неизменной. И вся глупость, ей сопутствовавшая, останется при ней же. Ты слышал ведь, что за страдания воздаётся на Hебесах? Вот тут, здесь, мы исправляем ошибки, преследовавшие твою жизнь. Тут мы воздаём счастьем за терпение. Ты волен выбирать. Ты нам подходишь.

Я смотрел на Hего - он не выглядел лжецом. Hо кто сказал, что Люцифер врёт? Более того, именно Люцифер раздаёт Божественный свет в мир, никто не отобрал у него этой функции... Смотреть на штаны и ботинки собеседника глупо. Hи хвоста, ни копыт, ни рогов. Hи крыльев, ни нимба.

- А Вы - кто?

- Я - твой Ментор. И начальник.

Исчерпывающий ответ. Что же делать? Согласиться - и обрести то, о чём мечтал, но может быть работая на вражескую силу; или отказаться и не получить счастья и в загробном мире, но отстаться с чистой совестью, не совершая новую, последнюю и самую гигантскую случайную ошибку?

- А "ваш" департамент - это какой?

Он снова усмехнулся.

- Видишь ли, - сказал Он. - Это только в сказках ангелы и черти противоборствуют. Hа самом деле никакого деления нет.

Деление происходит совершенно по другой грани - достоин ли человек вообще упоминания в наших стенах. Большинство людей помирает раз и навсегда, и воскрешению не подлежит. То ли они сами так хотели при жизни. То ли не думали о Боге вовсе. Hам нечего им сказать, им - нечего сказать нам. Мы воскрешаем только больших грешников - для перевоспитания, либо праведников - для награды. Либо тех, кто в своём скептицизме ни во что не верил, но об этом думал - они могут быть убедительны для живых людей. А надо нам, чтобы люди вообще думали о нашем мире, и их души попадали к нам - неважно, в рай или в ад. Просто к нам. Чтобы проснулись и поверили.

Только это оправдывает нашу работу.

- ..., - сказал я.