Где лежит море?

— Если бы мы были, — говорил он другим таким же человечкам на собрании, — то весь мир бы перевернулся с ног на голову. А пока все остается как есть, нас быть не может.

И яблочные человечки стали жить дальше как жили прежде, а все-таки немножко по-другому. Они жили теперь так, как будто б их и не было. И селились в яблоках, как будто не селились. Они ели яблоки, запивая их яблочным компотом, как будто бы не ели яблок и не пили компот. А все-таки жилось им теперь даже лучше, чем прежде, ведь птиц они могли больше не бояться. Птицы где-то прослышали, что яблочных человечков не существует, а то, чего нет, разве можно есть?

Без ведьмы

В этой истории не появляется ни одной ведьмы, потому что ведьм больше не существует. А если бы в ней все-таки была ведьма, ее бы звали Ирма, и она бы чуть не лопалась от злости. Еще бы в ней были две девочки, обе хорошие-прехорошие — от макушки до пяточек. У них бы были белокурые волосы и голубые глаза, звали бы их Гретель и Гретель. Вместе они были б в два раза сильней и умней, чем та ведьма.

— Но двое против одного — это нечестно, — сказала б одна Гретель другой. — Значит, буду одна я сражаться со старой каргой.

Другой бы Гретель это, конечно, не понравилось.

И тому подобное, и так далее.

Но всего этого в нашей истории нет. А что же в ней есть? Почти ничего. Она похожа на пустынное озеро летом, в шесть утра, когда нет даже ветра. А чтобы история эта сохранялась пустой, за ее пределами придется оставить много всего, не только ведьму и Гретель и Гретель. В истории этой не будет всех старых женщин и всех детей, всех капитанов и всех кораблей, всех моряков и всех мужчин. Останется только шесть утра и озеро летом.

Вилли и Великанша

— Жила как-то одна Великанша.

— И какого же она была роста?

— Как тополь. Ну или почти что как тополь.

— А давно это было?

— Очень! Так давно, что время, с тех пор пролетевшее, нужно было б обозначить более длинным словом.

— И все-таки мы до сих пор знаем, что она жила?

— Да.

— А откуда?

— О ней сложена целая история. Ее рассказал один человек со слов своего знакомого, который видел Великаншу собственными глазами.

— А она сама его видела?

— Нет. То есть вначале нет. А иначе б она его съела, и мы бы о ней ничего не узнали.

— Может быть, она была с закрытыми глазами, может, она просто спала?

— Ой, ну конечно же! Великанша спала. Жила как-то одна Великанша, которая спала. Она лежала в тени от кустиков черники, вытянувшись, как поваленный тополь. Огромная храпящая девица, вся в царапинах, а в ее светлых волосах сидела стая воробьев.

— Как же ее звали?

— Ах, у нее даже имени не было! У нее вообще ничего не было — ни друзей, ни рубашки, ни башмаков. Были только грубая сила да толстая дубина, которой она забивала соседских коров. Но еще у нее были кое-какие мысли.

— Какие такие мысли?

— Это и впрямь интересно, еще бы. Но изо рта Великанши исходили только неясные скрипы и стоны.

— А тот знакомый их слышал?

— То, что он услышал, больше походило на охи и вздохи. То были сны Великанши, и он их невольно подслушал. Но так и не понял, откуда они раздаются, где их источник — в голове или снаружи, в животе или пониже, в гигантских ступнях.

— А потом что было — Великанша проснулась?

— Нет еще, пока что не проснулась. Она спала до тех пор, пока солнце не стало светить ей в глаза. То есть вплоть до вечера. Тень, в которой она пряталась, потихоньку соскользнула и легла рядом с нею, у Великанши в ногах. Великанша огляделась и кивнула тому знакомому, решив, что он часть ее сна. А потом крикнула ему, что уже проснулась и что он может идти.

— Так она его сразу не съела?

— Нет. И потом тоже нет. Вначале она его не съела, потому что сны несъедобны. Ну а потом она его полюбила. «Ты меня любишь?» — спрашивала Великанша. А он отвечал: «Еще бы!» Другой ответ был бы просто опасен. Но он и правда ее полюбил. Ведь от нее исходил такой прекрасный и такой пикантный запах.

— А где же она жила?

— Все думают, что великаны обитают в лесу. Возможно, там бы поселилась и наша Великанша. Но в лесу она без конца цеплялась головой о верхушки деревьев. Поэтому она стала жить в скалах. Вечером, на закате, скалы становились такими же красными, как и она сама.

— Когда двое любят друг друга, то один хочет быть как можно ближе к другому, а другой — к первому. Так же было у Великанши и ее друга, которого звали Вилли. Но самое большее, что он мог, — это обнять ее ногу. Если же Вилли забирался к ней на живот, то чувствовал качку от ее дыхания, и у него начиналась морская болезнь. Они даже ни разу не спали в одной постели. Во-первых, у Великанши и постели-то не было, а во-вторых, со стороны Вилли было бы слишком легкомысленно даже ночью оставаться рядом с нею.

— И где же они спали?

— В одной пещере, на сухих листьях папоротника. У Вилли там была своя ниша.

— Господи, как же тяжело им было!