Где лучше?

- Никто меня не волен гнать, потому я такие же деньги плачу, как и все.

- То-то, не такие. Афанасьич не возьмет с вас того, што он с нас берет.

- Известно. С ненаших всегда вдвое, - сказал хозяин харчевни и захохотал.

- То-то и есть. Вы должны быть благодарны, что мы вашему хозяину барыш доставили. Не приходи бы таких дураков, как мы, - пришлось бы закрывать заведение.

- Ох ты, осел!.. Много ты передашь!.. Хороший человек водку берет, а то пришли, взяли чаю на гривенник, да и сидят целый день! - проговорил хозяин и подошел к столу.

- Эй! кто из вас водку пьет - угощу! Знай терентьевского Горюнова! - сказал Горюнов вставши, - и сделал такую гримасу, что все смотревшие на него захохотали.

Скоро явился полуштоф; по выпитии из него по стаканчику рабочие уже не ругались с терентьевцами, а дружно разговаривали.

От них они узнали, что соляные промыслы находятся в трех селениях, отстоящих в недалеком расстоянии одно от другого, - Моргунове, Притыкине и Демьянове. Из них первые два принадлежали пяти разным владельцам, а Демьяново - казне. Сами господа никогда не жили в своих селах, а некоторые из них даже и не бывали в них. Они жили или за границей, или в столицах, и поэтому всеми делами заправляли управляющие с приказчиками, которые были или местные купцы, или отставные чиновники, и обращались с рабочими, как настоящие господа. Но этих господ рабочим приводилось видать на промыслах очень редко, раз или два в год; настоящими же хозяевами были смотрителя, нарядчики и тому подобная мелюзга, которая из каждого рубля, из каждой рогожи или куля старалась приобрести в свою пользу копейку. Они обсчитывали рабочих ежедневно; жалобы на них не принимались или оставались без уважения, и если, несмотря на это, рабочих всегда много было на промыслах, так потому только, что им нечего было есть; куда ни пойди, все работы находятся в руках этих пиявиц, например - постройка барок, судов, караулы, очистка льда и т. п.; даже торговлю всю они забрали в свои руки. Из всего этого Горюнов вывел то заключение, что ему здесь ничего не приобрести, и крепко призадумался.

Печальные вышли из харчевни Короваев и Горюнов: не того они ждали здесь. Им хвалили промысла.

- Надо попробовать, - сказал Горюнов.

- Нечего тут и пробовать, - проговорил сердито Короваев.

- Што ж делать-то?

- А я думаю идти в другое место. Пойду в М. завод. Если там не повезет на столярном ремесле, я буду пушки лить.

- Полно-ко, Влас Васильич!

- Это будет вернее… Говорят, там дают семьдесят пять копеек поденщины.

- Враки!

- Ну, а если не повезет там, и дальше пойду… Мне мастер Подкорытов сказывал, что, кроме Петербурга, нигде нет таких мест, где бы можно хорошо заработать деньги одинокому человеку. Только идти туда далеко.

- И все-таки твой мастер нажился на гранильной фабрике, не в Петербурге…

- Што ж ему было делать, когда он был сослан туда?

- Как знаешь, а я здесь останусь… Попробую.

Домой они пришли часу в девятом вечера. Григорий, Панфил и Пелагея играли с хозяйкой в карты у зажженной лучины.

- Ну уж и село… Дрянь, говорят, - сказал Горюнов.

- Кто это сказал? Небось мастерки! О, они никому добра не пожелают, - сказала хозяйка, сдавая карты.

- Да это и видно. Самые строения, что есть, нисколько от наших домов не отменились. Да вот мы давеча шли, почти на каждом углу нищий.

- Стоит на это обращать внимание; известно, нищий - лентяй!

- А если он на костылях?

- Мало ли их вон пьяных: зимой, как обрубки какие, на улицах валяются. Поневоле не только ноги, а и руки отморозишь.

- А я, Палагея Прохоровна, завтра в путь, - сказал Короваев, обращаясь к Пелагее Прохоровне.

- Куда? - крикнули Григорий и Панфил.

Лицо Пелагеи Прохоровны побледнело, и она не могла ничего выговорить.

- Пойду в М. завод.

- А как же ты все тараторил: в Моргунове хорошо, лучше Моргунова другого места нет… - сказал Григорий Прохорыч.

- Мало ли что говорили мне люди.

- Попросту скажи: с вами, мол, не хочу вместе робить, - сказала Пелагея Прохоровна изменившимся от внутреннего волнения голосом.

- Ну, это еще не доказано, - сказал Короваев и стал укладываться на лавке.

Хозяйка спросила, будут или нет они ужинать. Ужинать никто не хотел. Всем было не то скучно, не то неловко. Горюнов курил трубку за трубкой; Короваев лежал на лавке и что-то соображал, часто перебирая пальцы; Григорий и Панфил лежали на полатях на животе и, глядя на Пелагею Прохоровну, старались рассмешить ее. Пелагея же Прохоровна складывала желтый платок, который у ней в дороге был надет на голову. По этому складыванию заметно было, что у ней мысли не в порядке.

"Это он нарошно уговорил дядю идти сюда, штобы потом самому легче уйти в другое место. Он знает, што дядя уж не пойдет в другое место. Он и прежде такой был: все бы ему лучше, все особливо от других робил… И деньги большие имел… И теперь у него должны быть деньги, потому он хотел раньше на волю откупиться, только, говорит, деньги сестра украла. Врет! Нет, он боится, штобы мы у него не попросили денег. Должно быть, дядя просил у него денег".

И она вызвала дядю на крыльцо.