— А если ты не сможешь потом вернуться в свое время? — спросила она вслух.
— Исключено. Пока прошлое и будущее существуют, всегда есть лазейка между нашими временами. — Она сделала паузу. — Я не могу не вернуться. Меня ждет дочка.
Сверху посыпались камни. Внизу виднелся узкий переулок, очерченный каналом пересохшей подземной реки, и другой широченный мост, о который разбивались летящие сверху осколки. Аня сглотнула. Падать будет высоко, нельзя падать. Никк спускался чуть выше, а следом за ним шел Фарн, несколько жрецов стояли у края и не решались кинуться следом лишь потому, что Фарн метал в них булыжники, которые разлетались в воздухе по безмолвному приказу враждебных тифонцев и сыпались опасным градом обратно.
В этой фразе вдруг проскользнуло столько боли, что у Ани навернулись слезы на глазах, застилая кривую тропинку из обломков.
«Дочка…»
Ева произнесла слово именно так, как Аня всегда представляла; здесь, в этом слове, в этом моменте была ее мама. Настоящая мама. Заботливая, нежная, внимательная.
— Пятнадцать лет, — не сдержавшись, промямлила Аня. Слезы потекли по щекам и закапали на качающийся на груди кулон. — Ты не возвращалась пятнадцать лет, мам.
Ева перестала спускаться. Замерла, чуть не оступившись, но в последний миг схватившись за торчащую из камней железяку старых подпорок. Подняла голову и посмотрела на Аню; недоумение, недоверие, а потом испуг отразились на ее лице.
Фарн что-то крикнул, но ни Ева, ни Аня не шевельнулись, глядя друг другу в глаза.
— Мам… — эхом повторила Ева. Ее глаза распахнулись шире. — Мам? Пятнадцать лет?
Аня шмыгнула носом. Чертовы слезы, остановитесь! Не сейчас, не здесь, нельзя плакать.
— А ведь твое лицо показалось мне знакомо, — Ева покачала головой, в уголках ее глаз блеснули две слезинки. — Нет, но я ведь только вчера…
Никк что-то закричал, но Аня не слышала что, не видела, где он. Две мамины слезинки — только на них она смотрела, как зачарованная.
— Не может быть, не может быть, — повторяла мать одними губами, протягивая дрожащую руку к Аниной щеке. — Я не могла так просчитаться, не могла… Аня?
Тяжелый удар пришелся Ане прямо в спину. Летевший сверху камень угодил в нее. Аня пошатнулась, и правая нога потеряла твердую опору. Землянка попыталась ухватиться за другой выступ, но вспотевшие руки соскользнули.
— Аня! — закричал Никк. — «Аня!»
— Аня!.. — позвала мама, но ее рука промелькнула в сантиметре от Аниных пальцев. Не поймала.
И Аня упала. Вместе с камнями упала вниз.
Глава 26. Вот видишь, хуже уже быть не может
Лир втянул носом затхлый воздух, и ему на миг почудилось, он снова умер. Снова в темноте, снова в пустоте, снова один…
«Нет, там даже гнили не чувствовалось», — напомнил себе он и покосился на Даф. И он вовсе не один, даитьянка пробиралась по узкому подземному коридору рядом с ним, хотя и всем своим видом показывала, что не желает разговаривать с Лиром или хотя бы его замечать.
«Имеет полное право».
Хэллхейт все равно любил ее больше жизни и был благодарен уже за то, что после всего, что он сказал, Дафна по-прежнему в него верила, по-прежнему готова была отправиться с ним на верную смерть. В отличие от Чарны.
Последнее, что сказала Лиру фоморка, прежде чем уйти и оставить наедине с полузабытыми змеиными костями:
— Аня и Никк у тифонцев.
— Откуда ты знаешь? — Хэллхейт уставился на нее тогда в полном пыли кабинете, на что Чарна лишь повела плечами.
— Ирн замети странное движение на датчиках, — ответила Регинслейв, — которые понатыкал в пещерах. Кто еще мог туда сунуться?
— Никк с Аней ни за что не поступили бы так глупо!
«Поступили бы», — шепнул Лиру внутренний голос. Во-первых, Лăрам нужна была Аня, и Лир это прекрасно знал. Если Ивэйн сумела обмануть Хэллхейта и вынудить его дать ей клятву, то землянку обманет в два счета. Во-вторых, после всего, что они узнали о прошлом Мунварда, Никк мог сделать любую глупость, лишь бы заставить Лира почувствовать себя виноватым.
Только вот Лир не чувствовал. Лишь злился на всех. Он схватил тогда свои ножны со стола и кинулся было к дверям, но замер опять из-за голоса Чарны.
— Лир, оставь их, — «умирать», — должна была она еще добавить, и вероятно, хотела.
Хэллхейт обернулся, пристегивая ножны к поясу. Взгляд Регинслейв был решителен, как никогда.
— Я не могу, Чарна. Аня мне как сестра и Никк мне как брат.
— Иногда приходится жертвовать самыми родными ради благополучия большинства. Царю ли не знать?
— Ты не понимаешь! — «Я дал клятву защищать Аню до последнего вздоха. Клятву, данную Лăрам, нельзя разорвать».
Чарна поднялась на ноги.
— Если уйдешь сейчас, Лир, то предашь меня. Предашь нас всех…
«…свой народ», — он мысленно прокручивал теперь эти слова снова и снова в своей голове. Не это ли сказала Чарна в том кошмарном сне, что он видел?..