Где ночует зимний ветер

Перед моими глазами стояла растрепанная Маша Королькова. Я представила ее на месте девушки. Маше тоже придется выдержать много испытаний, повоевать с мамой. Шутка ли сказать: собирается замуж. Я не смогла бы. Я трусиха. А может быть, Петруша знает? Знает, почему Маша Королькова прогуливает уроки? Специально стала читать стихотворение Тургенева.

— «Девушка перешагнула порог…»

Мария Петровна сделала паузу. Медленным взором окинула класс, как будто впервые знакомилась с нами или за пять долгих лет не успела нас хорошо изучить.

— Скоро вы перешагнете порог школы. Мы выпускаем вас в жизнь. Не бойтесь препятствий, идите смело и уверенно к своей цели. На первых порах столкнетесь с трудностями. Не отчаивайтесь, боритесь и преодолевайте. В борьбе закаляется человек. Я хочу верить, что мы, ваши преподаватели, не зря учили вас десять лет, готовили к жизни. Я надеюсь, что каждый из вас займет свое место в обществе и станет человеком!

«Маша Королькова раньше всех нас вступает в жизнь, порывая с детством, — невольно подумала я о подруге. — Какая же я все-таки дура! Ничего не узнала о летчике Горегляде. А вдруг он разбился?»

Не помню, что было потом. На перемене ко мне подошла Ольга Веткина и сказала, что девчонки решили купить Корольковой апельсины. Мне надо внести двадцать копеек.

— Бери, — я протянула кошелек-туфельку.

— У тебя три копейки.

— Значит, больше у меня нет.

— Я заплачу за тебя, Аникушкина! Завтра ты мне отдашь.

— Спасибо.

В коридоре меня остановила Элла Эдигорян:

— Фисана, Мария Петровна тебе в журнале поставила прогул.

— Пускай! — крикнула я и понеслась в раздевалку. Трудно сдержать слезы. Шептала строчку стихотворения:

— «Знаю… Я готова. Я перенесу все страдания, все удары» — Так говорила мужественная и храбрая девушка. Таким должен быть и летчик-истребитель Виктор Горегляд. Другим я его не представляла. «Он не мог разбиться… Не должен был… А вдруг?».

Садовая улица оказалась перекрытой. Перед светофором сгрудились машины, как большое стадо овец.

Где-то рядом, на соседней улице, родился низкий, ревущий звук сирены. На середину улицы к белой полосе выбежал милиционер. Он вскинул полосатую регулировочную палку и мгновенно перекрыл движение.

Раздался скрежет тормозов, потом почти столкнувшихся машин.

Машина «Скорой помощи» с красным крестом стремительно вылетела из Оружейного переулка. Шофер резко затормозил около меня.

Не отскочи я в сторону, меня бы сбил маленький автобус.

«Кого спешат доставить в институт Склифосовского? Может быть, рабочего со стройки? А вдруг летчика с аэродрома? Поток машин снова устремился к Пушкинской улице, торопясь скорей нырнуть в узкую улицу Чехова. Мне пришлось спешить и не отставать от них.

Трудно сосчитать, сколько я прошла переулков. Поймала себя на том, что ходила по улицам, глазела на витрины магазинов. В пустынных переулках — царство теней. Они меня пугали. В голову лезла всякая чепуха. Вспомнила страшные рассказы пенсионерки Абажуркиной о драках и ограблениях.

Перед дверью квартиры Маши Корольковой я остановилась. Надо осмотреться. Неторопливо перечитала одну табличку за другой, прибитые над звонками, заочно знакомясь со всеми жильцами. Два раза подряд нажала черную головку кнопки.

В дверях стояла Маша. Волосы, освещенные сзади светом лампочки, сверкали. Она удивленно смотрела на меня, потом бросилась мне на шею.

— Аникушка! Виктор письмо прислал. А почему ты мокрая? Дождь идет? Ты ездила на аэродром? — Королькова задавала мне один вопрос за другим и не давала возможности ответить. — Видела Виктора? Он тебе понравился? Что сказал Виктор? Обо мне спрашивал? Что ты ему говорила?

В комнате Маша толкалась и мешала мне раздеваться. Посадила на диван, принялась обнимать. Успокоилась и протянула мне письмо:

— Читай! — Маша протянула мне плотный конверт.