Где папа?

От неожиданности я чуть не уронила весь кусок в воду. Конечно, у меня была мечта. Я хотела стать смотрителем маяка. Купить кучу книжек и запереться с ними в каменной башне с прожектором. Но я никому не говорила об этом. Да и как это сказать? Ведь любой нормальный человек спросит: «А что для этого закончить надо?»

Но тут я сообразила, что Андрей спрашивает, потому что сам хочет о чём-то рассказать.

— А у тебя? — спросила я и кинула кусок побольше наглому жирному селезню, который вылез на снег.

Кинула подальше, чтобы он дал возможность покормить уточку, боязливо ковылявшую за ним.

— Есть. Хочу, чтобы меня Фокс и Алаша к себе приняли.

— Фокс и Алаша? — удивилась я. — Они же п…

Я прикусила язык.

— Придурки? — просиял Андрюша. — Ну конечно. Они тебе и не могут нравиться. Ты спокойная, а они хулиганы.

Я хотела возразить, что не такая уж спокойная, у меня и торнадо внутри бывает, но он не дал мне сказать:

— Понимаешь, они настоящие парни. Сильные. Ничего не боятся.

— Попадёшь к ним — сам придурком станешь, — прошептала я, кидая кусочек хлеба уточке-хромоножке.

— Не стану! — пообещал Андрей. — Понимаешь, если я к ним попаду, то, наоборот, смогу следить, чтобы они гадости не делали. Я буду вроде как шпионом, понимаешь?

Я с сомнением взглянула на Андрюшу. Мне показалось, он врёт. Ничего он не будет следить. Просто станет частью шайки, которая всех унижает. Но хочет, чтобы я это одобрила. Не дождётся!

— Знаешь, они мне кажутся безжалостными. Они как-то стояли в «Пятёрочке» передо мной и шутили с кассиршей, но шутки у них… злобные, что ли.

— А я буду следить, — упрямо повторил Андрей и, забрав у зайца хлеб, бросил его уткам. — Зато люди меня будут нормально воспринимать. Нормально на меня смотреть.

— На тебя и так все нормально смотрят.

Он что-то хотел возразить. Потом снял зайца и вдруг схватился за рукав куртки:

— Уй! Порвал! Маман убьёт. Она же кучу денег за неё выложила на Черемушкинском.

— Пошли к нам, зашьём, — предложила я, с грустью наблюдая, как толстый селезень всё-таки спихнул в реку хромоножку, — чтобы она не сразу разглядела.

Дверь открыла мама — она сидела на больничном, лечила ангину и ходила в маске, чтобы меня не заразить.

Мама налила нам чаю, разрезала пополам «Калорийную» булочку, достала из холодильника маслёнку и пошла в комнату зашивать куртку.

Мы, хихикая, выковыряли из булочки изюм и орешки, представляя, что это тараканы, как в истории про булочника Филиппова.

— Что это, булочник? — грозно спрашивала я, изображая царя.

— Изюм-с, — почтительно кланяясь, отвечал Андрей и отправлял «таракана», который извивался в его пальцах, в рот.

Потом мама вынесла Андрюхе куртку.

— Сейчас, — сказал Андрюша, — а у вас пуговицы не найдётся? И газировки?

Мама принесла коробку с нитками, выдала Андрюхе пуговицу от моей детской шубы, большую и коричневую. Он кинул её в стакан с газировкой и сказал:

— Пуговица, ко мне!

И пуговица поднялась наверх. Потом он сделал руками пассы и сказал:

— Пуговица! На дно!

И она опустилась. Я захлопала, а мама улыбнулась под маской.

— Папа научил, — скромно сказал Андрюха, надевая куртку, — когда я маленький был. Ну, спасибо, я пошёл.

Мама закрыла за ним дверь. А я всё сидела на кухне, наблюдая, как пуговица, уже без Андрюхиных пассов, то поднимается, то опускается.

— Ну и что? — спросила мама. — Других кавалеров у вас в классе не нашлось? Без косоглазия?

— Какого косоглазия? — не поняла я.

— Ты что, не заметила? У него же глаза косят. Сколько ему? Твой ровесник? Тогда, скорее всего, глаз уже потерян. Родители у него дураки, что ли? В детстве надо было операцию сделать. Раздвинуть глаза. Это несложная операция. Помнишь Регину, у бабушки на даче? Ну, в очках. Ей эту операцию ещё в год сделали, и сейчас нормально видит, я с её мамой разговаривала.

Мама сняла маску и взяла стакан с заваренной ромашкой. Я хотела сказать, что родители Андрюши не дураки, они в разводе, и что он здоровски шутит, но что толку? Мама же сняла маску, то есть разговаривать со мной не сможет. Не будет раскрывать рот, чтобы из него не вылетели бактерии и не сели на меня. Мама всегда заботилась о моём здоровье.

Поэтому я молча сидела и смотрела на пуговицу, которая наконец-то утонула и больше не всплывала.

Но это был ещё не конец нашей дружбы. Настоящий конец настал на следующее утро.

Друг Дроботенко

Вечером вернулась Ирка. Они с Костей тогда у нас жили. Это сейчас Костя снял квартиру и забрал туда свои вещи и Ирку заодно. А раньше они жили в нашей гостиной. Целых полгода мне приходилось накидывать поверх ночной сорочки халат, чтобы мимо Кости пройти, и сушить бельё не в ванной, а в своей комнате. И картошку на него тоже чистить.

Правда, когда родители уезжали на дачу, мы с Иркой и Костей заказывали пиццу и играли в «Дженгу» и «Монополию», но это редко.

Так вот, вечером пришла Ирка, и, пока она ужинала, мама ей что-то говорила вполголоса. А потом Ирка пришла в мою комнату, разлеглась на кровати, закинула руки за голову и спросила:

— У тебя друзья вообще есть?

— Да, — отчеканила я, сообразив, что именно сказала ей мама, — Андрюша. Дроботенко.