Где папа?

«Вот тебе и благодарность. Ни „спасибо“, ни „пожалуйста“. Только, видимо, „до свидания“».

— Я пошла, — сердито сказала я.

«Сама виновата. Никто не просил ни о чём».

— Извини, что натоптала, — сказала я, чтобы хоть как-то заставить его говорить.

Он снова кивнул.

— Слушай, кто из нас немой, в конце концов? — разозлилась я. — И если тебе так плохо, зачем ты это позволяешь?

— А вот это не твоё дело! — сквозь зубы выговорил он.

— То-о-чно, — протянула я, — пра-а-вильно. Это дело твоих новых друзей.

— Они зато не считают меня придурком, — буркнул Андрей.

— И я не считаю!

— Ага… Видел я, как твоя сестра на меня смотрела…

— При чём тут моя сестра?! Погоди, погоди… Придурком они тебя не считают?! А кем они тебя считают? Царём, может? Ты с ума сошёл? Они тебя не то что придурком — человеком не считают! Скамейкой!

— Это испытание!

— Зачем? Ты в космос летишь? Меня взять не забудь! Андрей, если ты им веришь, то ты просто последний…

— Кто? Ну скажи, скажи…

В его голосе что-то звякнуло, как монетка, упавшая на пол. Он отвернулся и потёр глаза.

Тут дверь в комнату отворилась, и в прихожую вышло чудо.

Кьяра

Я люблю в детских книгах, когда кто-то мучается-мучается, а потом попадает в неведомую страну. За шкаф. В нору. Куда угодно. Туда, где все его любят. И нуждаются в его помощи.

А тут получилось наоборот — кто-то вышел из такой страны в наш мир… Вышел, и… Стало легче дышать.

Это была девочка лет трёх. Сначала я увидела её глаза. Карие, как у Андрюши. Но без слёз. Очень серьёзные.

Потом — крошечный нос и ярко-красные щёки. Она была в футболке и колготках, длинных, спущенных, в рубчик. У нас такие дома хранятся, ещё с моего детского сада. Мама отказывается пустить их на тряпки для пыли, говорит — на память.

Я снова посмотрела ей в глаза. А потом на ладошки. Маленькие пальцы сжимали пластилин.

— Привет, — сказала я чуть хрипло и откашлялась, — Андрюша, это сестра твоя?

— Бабушка, — буркнул Андрей и ушёл на кухню.

Мы остались вдвоём. Мне надо было уходить, но я не могла отвести от девочки глаз. Давно я не видела маленьких детей так близко. На площадке — да, в садике за сеткой — тоже. Они носятся, лупят друг друга, орут.

А эта девочка словно и не принадлежала к всеобщей малышовой ораве. У неё был взрослый взгляд. Серьёзный. А ладошки и сандалии — маленькие.

Она тоже смотрела на меня. Разглядывала мои сапоги, пуховик. Наверное, удивлялась тому, какая я огромная — на голову выше её брата.

Я сняла пуховик, положила его на табуретку и села на корточки. Она подумала, взяла кошелёк со столика и протянула мне:

— На!

Я взяла кошелёк. Тогда она схватила щётку для волос. И тоже протянула мне. Потом взяла пачку сигарет. Но я тут же выхватила пачку у неё из рук. Не знаю, что у них за порядки, но я не могу видеть такую малышку с сигаретами в руках.

Она посмотрела на меня с обидой. Мол, ничего себе гостья! Пришла и игрушки отбирает.

— Дай мне шарф, — попросила я, указав на него.

Она улыбнулась и с радостью протянула мне серый шарфик с вытянутыми петлями. Немного грязный. Андрюшин, наверное.

Потом она взяла ложку для обуви. Но мне не отдала. Видно было, что ей и самой нравится такая штука.

— Дай мне, я покажу кое-что и верну, — попросила я.

Она подумала и отдала мне ложку. Я нацепила её на палец и стала крутить. Девочка заулыбалась. Я вернула ложку, и теперь девочка смотрела на неё с удвоенным восхищением. Ничего себе, какая оказалась штукенция!

Если честно, я и сама удивилась, как эта ложка здорово может крутиться на пальце и не слетать. Может, у них какая-то необычная ложка? Наша бы слетела.

Девочка тоже попыталась покрутить ложку на пальце, но уронила. Нахмурилась, надулась.

— Давай ещё раз покажу, — начала я, но тут из ванной раздался звук фена.

Нижняя губа девочки задрожала и выгнулась. Глаза стали мутными от набежавших слёз. Она вдруг бросилась ко мне, и мне пришлось схватить её на руки и подняться. Она уткнулась мне в шею.

— Стасьно… стасьно… — прошептала она.

— Ну что ты, — пробормотала я, поглаживая её по спине, — совсем не страшно. Это же фен. Мама волосы сушит. Они у неё мокрые.

Она схватила мою руку, прижала её к своей груди. Ладошки у неё оказались горячие-прегорячие. А сердце колотилось как бешеное. Бум-бум-бум-бум-бум.

У меня внутри всё закрутилось. Как будто пустили какую-то бешеную юлу. Я зажмурилась и уткнулась в шею девочки. От неё пахло печеньем. А кожа нежная, как у меня на веках… Нет, ещё нежнее!

Щёлк! Фен выключили. А мы всё стояли. Появилась Андрюшина мама.

— Кьяра! — с весёлым удивлением сказала она. — Ты что себе позволяешь?

— Она испугалась, — тихо сказала я, пытаясь понять, как зовут девочку. Что за странное имя?

Но она уже отстранилась. И с улыбкой смотрела на меня. А потом сунула мне в рот палец. Он оказался солёным.

— Тьфу! — сказала я делано сердито, и она расхохоталась.

— Молодец, — похвалила мама Андрюши, расчёсываясь перед зеркалом, — у тебя есть младшие братья-сёстры?

— К сожалению, нет…

— Вот, Андрюшка! Слышал! К со-жа-ле-ни-ю!

Она улыбнулась и ушла в комнату. Оттуда послышалось пшиканье, запахло духами.