«Нашла тоже умпа-лумпу
[8], — бормотала я сквозь сжатые зубы, — бельё, плед, пол… Может, ей ещё шнурки погладить?! А жареной морковкой в неё не плюнуть, нет?!»Загудел телефон. Татьяна. Ну что ещё?! Я пыль не протёрла на балконе? Варенье из лепестков роз не сварила?!
— Лиза, я только что говорила с доктором, — чуть растерянно сказала Татьяна, — ему не нравится, как я описываю Кьярину ногу. Он хочет видеть нас завтра в час. Поедешь с нами?
— Завтра я учусь, — сказала я.
— А ты не можешь…
— Нет. Отпроситься не могу. Она же мне не сестра…
— Лиза, ну при чём тут…
— А почему Андрей с вами не едет?
— Ну ты сравнила! Кьяра не слушается его, как тебя. К тому же у него в последнее время какие-то дела, дела…
Я знала, что у него за дела. Бегать от Фокса. Тот почему-то настойчиво стал звать Андрюху в компанию (то ли хотел докопаться до сути в истории с журналом, то ли скамейка понадобилась). Андрюха отказать не мог, кишка тонка, но и соглашаться не рисковал (то ли меня боялся, то ли правда понимал, что нечего ему там делать, с этими придурками). Вот и придумывал себе «дела, дела», лишь бы всегда иметь для Фокса готовый ответ, куда, мол, идёт и что там собирается делать.
— Знаете, и у меня тоже дела. Да, и за бельё — извините.
— Лиз, перестань.
— До свидания.
— Погоди!
— Кьяра! Ты хочешь, чтобы Лиза с нами поехала?
— Не надо только…
— Алё?
— Привет, Кьяр…
— Лиса! Лиса! Ты со мной поедес? Да? Поедес?
«Манипуляция, — подумала я, — вот как это называется».
— Татьяна, — сказала я громко, чтобы она слышала, — зачем вы так?
Я удивилась своему тону. Но это во мне проснулся папа. Он тоже такой, мягкий, мягкий, а потом — раз! — и проявит твёрдость характера.
В трубке засопели, послышалось «Дай! Дай!», и снова заговорила Татьяна.
— Лиза, прости, — сказала она, — за бельё. И вообще. Ты мне очень нужна на завтра. Если честно… Мне страшно. Пожалуйста. Помоги нам завтра.
Так искренне, на равных, а не сверху вниз, Татьяна говорила со мной первый раз в жизни.
Я вздохнула. Вдруг на дороге зажёгся фонарь. Совершенно неожиданно. Я думала, там и лампочки-то нет.
— Лиза?
Я молчала, смотрела на фонарь и чувствовала, как меня отпускает злость.
— Да, — сказала я наконец, — конечно, я приду. До завтра.
Я сунула руку под пуховик и постучала по дырке в груди.
Ветер, кажется, стих.
Часть 17
Метро
Утром я перечла то письмо от папы, которое он прислал мне вместе с бусами. В нём папа закутывал меня в свою любовь, как в одеяло. Я так согрелась, что даже дала себе слово, что постараюсь не сердиться на Татьяну. Она мама Кьяры и вообще не такая уж плохая, просто жизнь у неё непростая. Одна с двумя детьми… Ну ищет она себе итальянца, ну что ж, такая у человека мечта. Я вспомнила, что папе, например, финны нравятся, он говорил, они спокойные. Так что ничего плохого в том, что Татьяна мечтает в Италию уехать, нет.
Но как только мы подошли к метро, я поняла, что сдержать обещание мне не удастся. И дело было не в Италии.
Коляску пришлось спускать по ступенькам, потому что полозья пандуса оказались уже, чем колёса. Кьяра осторожно спускалась за мной и пару раз чуть не упала. Татьяна же задержалась наверху, у киоска с прессой.
— Так и не поняла, чего они Веру Брежневу на обложку «Космо» поставили, — поделилась она, когда нагнала нас внизу.
В вагоне Кьяра здорово испугалась и даже расплакалась. Татьяна сначала попыталась её защекотать, потом прикрикнула, но Кьяра расстроилась ещё больше, и Татьяна развела руками:
— Лиз, я не могу…
Я смогла. Достала ручку, нарисовала на своих пальцах мордочки и показала кукольный спектакль. Потом, перекрикивая стук колёс, читала Барто. «Понесёмся над лесами, а потом вернёмся к маме». Я бы не отказалась — к своей.
А как только Кьяра успокоилась, Татьяна достала телефон и принялась строчить эсэмэски. Ещё и ворчала вслух:
— Ну почему в метро так плохо ловит?
— На кольце везде ловит, — сказал какой-то парень.
— Спасибо, — кокетливо протянула Татьяна.
И как только мы сделали пересадку на «Менделеевской», сразу позвонила.
— Аллё? Федерико?
«Что-то я устала», — подумала я.
И вообще, зачем я тут? Куда тащусь? Через всю Москву, с севера на юг, к очередному профессору в очках, который посмотрит на Кьярину ножку и скажет: «Всё со временем пройдёт», только надо купать её в череде, или в ромашке, или, наоборот, в пене из дегтярного шампуня, а так — «Иммунитет сформируется, и всё будет отлично». Татьяна мне пересказывала это тысячу раз.
Ей, конечно, нравится слушать, как её успокаивают, но я-то, я-то здесь при чём?
— Я, может, и сама ещё ребёнок, — пробормотала я себе под нос.
Как назло, поезд остановился, и стоящие рядом тётеньки услышали меня и посмотрели с укором. Мне стало стыдно и смешно. То-то они удивились, я ж такая лошадь…
«Ладно, — подумала я, — запихну их к врачу выслушивать очередные утешения, а сама передохну на лавочке».
Вытащив коляску на улицу, преодолев два эскалатора, я приподняла шапку и вытерла рукавом свитера лоб.
— Понравилось в метро? — весело спросила Татьяна у Кьяры.
— Да!
— Отлично! А Лиза всё недовольна, — заметила Татьяна. — Ладно, девочки, поторопитесь.