– Я тебя не понимаю, – сказал Лео. – Почему ты опозорила мою сестру перед всеми этими людьми?
Мы сидели в машине, припаркованной у моего общежития, и пока Лео говорил, я вытягивала заколки из волос. Голос Лео и его взгляд были – даже в темноте – такими холодными, что я ёжилась и чувствовала себя какой-то злодейкой.
При этом я просто сыграла на рояле.
– Я никогда не говорила, что я умею играть только на флейте. Я сказала…
– Перестань это повторять. Я хорошо помню, что ты сказала. Я только не понимаю, зачем.
Я серьёзно задумалась над ответом.
– Я думаю, что мне хотелось ответить так, чтобы это понравилось твоей матери. И я не понимаю, почему ты на меня злишься. – Я также не понимала, почему меня мучают угрызения совести. – Ведь Хелена настаивала, чтобы я ей показала, как играть.
– Да, но она…
– …она хотела, чтобы
Лео покачал головой.
– Ей всего 17, Боже мой. А ты давно уже вышла из подросткового возраста. Ты специально загнала её в ловушку. Я не думал, что ты можешь быть такой вредной. Никак не думал! Мне всегда нравилась в тебе именно мягкость.
Сейчас он был действительно несправедлив. Я вдруг почувствовала, как к глазам подступают слёзы.
– Я считаю, что твои сёстры некрасиво себя со мной ведут, а ты делаешь вид, что этого не замечаешь. Кроме того, я не понимаю, почему ты злишься на меня только за то, что я лучше них играю на пианино.
– Ну не надо! Ты ведь специально оставила нас в убеждении, что ты всего лишь немного играешь на флейте! Для того, чтобы при первой же возможности представить моих сестёр в невыгодном свете!
– Это неверно! Всё как раз наоборот. Я не хотела этим хвастаться. Но твоя мать хвалила вас с таким восторгом… И я подумала, что ей совсем не захочется услышать, что я это умею немного лучше вас…
– Ага, сейчас уже моя мать виновата в том, что ты солгала.
– Я не лгала!
– Смолчать – это то же самое, что солгать, – сказал Лео.
– Как будущий адвокат ты должен знать, что это не так.
– С моральной точки зрения это тем не менее верно. Сейчас ты мне скажешь, что ты родилась с шестью пальцами на ноге.
Что?
– Да, и что? Ты тогда порвёшь со мной?
– Речь идёт о принципе, – сказал Лео. – Мы вместе уже пять месяцев – и очевидно, что ты не сказала мне всей правды.
Да, тут он был прав. И я не была уверена, что мне надо начинать делать это прямо сейчас. С другой стороны, если не сейчас, то когда?
– Мои родители женаты уже более тридцати лет, но отец не знает, что у матери частичный протез, – сказала я после небольшой паузы. – А моя мать не имеет понятия, что отец каждую среду играет в лотерею. Я считаю, что в отношениях вовсе не обязательно сразу выкладывать всю правду. Кроме того, это вовсе не плохо, что я умею играть на пианино. Кстати, я ещё довольно прилично играю на мандолине. – Когда Лео не ответил, я мужественно добавила: – И есть ещё много всяких вещей, которых ты обо мне не знаешь.
– Ах вот как?
– Да. – Я сглотнула, но потом решительно вздёрнула подбородок. Если он сейчас спросит, что это за вещи, я расскажу ему про Альберту Эйнштейн. А потом про Оливера Хензельмайера. Если надо, то по-корейски.
Но Лео только вздохнул. Очевидно, его мысли были где-то далеко.
Я стала искать, что бы мне такого посчитать. Подсчёт успокаивал. Я насчитала 16 освещённых окон в общежитии. 80 жемчужин у меня на шее. А теперь заколки…
– Ты что, опять считаешь? – спросил Лео через некоторое время.
– 14, 15, 16… – шептала я.
– Это странная привычка, Каролина. И другие люди это тоже замечают.
– Ты меня стыдишься?
– Что? Нет! – Лео вздохнул. – Но ты должна признать, что ты немного… странная.
– На самом деле я ещё намного более странная. – В полумраке я попыталась бросить на Лео пронзительный взгляд. – Но ты… ты сегодня очень злой. Ты напоминаешь мне одного Лео из моей школы. – Глупо, но у меня снова возник ком в горле, и мне пришлось замолчать, чтобы не разреветься.
– У меня такое впечатление, что ты пытаешься свалить с больной головы на здоровую, – заявил Лео. – Я не терплю людей, которые не умеют признавать свои ошибки и скорее откусят себе язык, чем извинятся.
– Какая такая больная голова?
– Не надо, ты совершенно точно знаешь, что ты сделала глупость.
Да, в каком-то смысле да.
– Мне очень жаль, – прошептала я.
Какое-то время царило молчание. Затем Лео к моему удивлению сказал: