Закрываю сайт и гляжу через плечо от паранойи, что кто-то понял, что я не отсюда, и сдаст меня за пользование карточкой Кэлли. Но люди за компьютерами напоминают вялых зомби перед экранами мониторов. Надеюсь, я на них непохожа.
Еще раз ищу Мэйси Стивенс, просматривая фотоальбом журнала
Безумие – думать, что на прошлой неделе она взяла и зашла в окружную тюрьму Фейетта как двадцатишестилетняя Бренди Батлер.
Пробегаю взглядом по статье. Мое внимание привлекает одна цитата:
Синтия Чан раньше была главной ведущей передачи
Я нахожу на «Ютьюб» интервью со Стивенсами и втыкаю наушники в компьютер. Видео идет сорок минут. Пропускаю начало, в котором, по-видимому, родители Аманды по большей части доказывали ее невиновность.
Аманда забеременела в девятнадцать. Отец ребенка умер в дорожно-транспортном происшествии с мотоциклом. Жизнь у Аманды была трудная, но она любила Мэйси и ни за что не причинила бы ей вреда.
На двадцатиминутной отметке Синтия Чан спрашивает Стивенсов, что, по их мнению, случилось с внучкой.
– Я думаю, ее продали, – говорит Робин Стивенс со всей злостью женщины, которая вбила себе в голову какую-то мысль и не собирается от нее отказываться, пока ей не докажут обратное. Я разбита. Она напоминает мне Джослин. Где-то в голове бормочет отец.
На экране Робин Стивенс промокает платком глаза. Даже сидя она вполовину меньше мужа. Волосы коротко стрижены и покрашены в цвет вишневой колы. Она поправляет очки формы «кошачий глаз».
– Мэйси – красивая, здоровая девочка. Знаете, сколько платят за здоровых белых детей на черном рынке?
Видео начинает обрабатываться в буфере. Я выхожу из экрана. Все равно я услышала все, что было надо.
Ванда, похоже, не удивлена. Она откладывает в сторону бумажный футляр и тяжело, всем телом, вздыхает.
– Снова я, – говорю я.
– Милая, я не знаю, как тебе помочь. – Ванда виновато на меня смотрит. Я знаю, что она, скорее всего, получила мое сообщение и решила не отвечать.
Я наклоняюсь к краю конторы.
– Это важно. Я кое-что нашла в вещах отца. Мне кажется, он что-то знал о пропавшей девочке.
Ванда поворачивается в кресле и кричит через плечо:
– Билл, я на обед.
Она встает. Я иду к охранной решетке.
– Нет, стой там, где стоишь, – ворчит Ванда.
Она встречает меня по другую сторону стекла и жестом зовет за собой на улицу. Сбоку здания есть внутренний двор для сотрудников. Два длинных стола для пикника, за одним из которых сидят три охранника и едят с пластиковых подносов.
Мы с Вандой присаживаемся за свободный стол. Я замечаю, что она не принесла с собой обед.
– Дело в Мэйси Стивенс? – спрашивает она.
Что-то во мне сдувается.
– Я нашла номер телефона, позвонила, и случилось нечто странное. Мне перезвонила агент ФБР и сказала, что этот номер – горячая линия для пропавшей девочки.
Я ожидала, что Ванда удивится, например, попросит меня рассказать больше. Вместо этого она вздыхает.
– Твой отец пытался вымогать деньги у всем известной семьи пропавшей девочки, – говорит она, – и он был не первым. За много лет минимум пятеро заключенных заявляло, что они убили девочку Мэйси Стивенс.
Я моргаю.
– Ложные признания, – поясняет Ванда. Они отбывают пожизненное, им скучно. Заявляют, будто что-то знают о громком убийстве, потом говорят, что знают, где тело, только ради того, чтобы полиция пустилась по напрасному следу, обратив внимание на них. Такое случается постоянно.
– Это непохоже на моего отца, – говорю я. – Он сел даже не за убийство. Что если он правда что-то знал?
– Он позвонил на горячую линию и сказал, что расскажет, где Мэйси, – говорит Ванда, – но только если ему сначала отдадут награду.
– И больше он об этом ничего не говорил?
Ванда качает головой.
Вот и случилось: единственная вещь, которая, как я думала, никогда не сможет меня сломить, оставила во мне первую трещину.
Доказательство, что мой отец оставался куском дерьма до самого конца.
Глава двадцать шестая