Где собака зарыта

Тут Принцесса проделала кое-что, чего я прежде никогда не видел. Все еще присев на задние лапы, ни на секунду не прерывая льющийся из нее поток, она по-крабьи двинулась в его сторону.

– Кажется, вы ей понравились, – заметила Аделина.

– Определенно, – согласилась Нэнси.

– Ну, кхм, – Берни сделал еще один шаг в сторону, поднял ногу и оглядел подошву – и да, она была мокрой.

В конце концов Принцесса иссякла. Она выпрямилась и спокойно встала, почему-то высунув розовый кончик своего крошечного языка.

– Может, побалуем нашу маленькую звездочку? – сказала Аделина. – Есть кусочек бекона?

– Я немного беспокоюсь о ее весе, – ответила Нэнси. – Все-таки выставка совсем скоро.

О весе? Да у Берни под кроватью были клубки пыли, которые весили больше, чем Принцесса.

– Один кусочек не повредит, – решила Аделина. – У нее был трудный день.

Нэнси достала из кармана кусочек бекона. Отличный был бекон, толстый и ровный, я такого никогда не видел. Она подошла к Принцессе, держа на вытянутой руке лакомство и улыбаясь, и зубы у Нэнси тоже были отличные – крупные и белые. Принцесса так и стояла, неподвижно замерев. Единственное усилие, которое она сподобилась сделать – это слегка приоткрыть пасть, когда Нэнси поднесла к ее морде бекон.

А что касается меня… как бы это объяснить? Фактически произошло вот что: я вдруг очутился в воздухе, уши прижаты назад, лапы вытянуты в прыжке; и на полном ходу вырвал из рук Нэнси бекон – как раз в тот момент, когда она вручала его Принцессе. Возможно, я сбил Принцессу на землю – но совершенно случайно. Да вообще вся эта история была чистой случайностью.

А что касается кусочка бекона – он оказался просто великолепен на вкус.

Дальше я помчался по взлетно-посадочной полосе, одним махом проглотил бекон, и остановился у колеса самолета, чтобы задрать заднюю лапу. Без понятия, зачем я это сделал – никакой срочной нужды у меня не было, но чувство было приятное. Все же любят, когда им приятно? Или я чего-то не понимаю?

Глава шестая

Были в моей жизни времена, когда я чувствовал себя плохо. Например, когда один бандит по имени Гулагов запер меня в клетке; или когда Леда собрала все вещи Чарли и увезла его – и теперь мы видели Чарли только иногда, по выходным и праздникам; или когда я был еще щенком и жил вместе с торговцем наркотиками, который имел привычку пинать меня каждый раз, когда в жизни у него что-то не складывалось. Но, кажется, хуже чем в тот день я себя не чувствовал – сразу после того небольшого инцидента с беконом, когда я стоял на взлетно-посадочной полосе, все еще задрав ногу у колеса, и вдруг услышал, как Аделина говорит: «Вы уволены».

Мы уехали с аэродрома. Как и обычно, я ехал на переднем сидении, но теперь я не сидел, смотря прямо перед собой, как делал это всегда. Вместо этого я лег на кресло, свернувшись калачиком и отвернувшись к двери. Не слишком удобная была поза – металлический жетон ошейника больно впивался мне в шею, но я решил: ну и пусть. Нас сняли с дела, и все из-за меня.

Через некоторое время Берни наклонился и поправил жетон. Затем он скормил проигрывателю диск, и вскоре из динамиков заиграла Билли Холидей. Берни обожал Билли Холидей. Он переключал треки, пока не началась «Если бы ты была моей» – в последнее время это была его любимая песня. Он принялся подпевать – Берни вообще очень приятно поет, я уже рассказывал? – и прибавил звук, когда ближе к концу заиграла труба.

– Тебе ведь тоже нравится этот проигрыш, а? – сказал Берни.

Да. Он мне очень нравился. При звуках этой трубы во мне что-то очень живо отзывалось.

– Рой Элдридж, – продолжил Берни. – Его называют Маленьким Джазом, понятия не имею, почему. Может, хм-м-м… О! По аналогии с Луи Армстронгом, наверное, которого называют Большим Джазом? Наверное, в этом дело?

Я понятия не имел, о чем вообще говорит Берни. Кроме того: две тысячи в день! Они нам были нужны. Наш бюджет – одна сплошная неразбериха, как вообще можно было думать о чем-то, кроме этих двух тысяч в день? Две тысячи в день! И все эти дни, когда мы должны были работать над делом – не уверен, сколько именно. Но Берни, похоже, совсем не думал о деньгах. После того, как «Если бы ты была моей» сыграла в тридесятый раз – а это много – я почувствовал, как Берни на меня смотрит. Видеть я его не мог, потому что все еще свернулся на сидении, отвернувшись к двери.

Вдруг Берни начал смеяться. Он просто хохотал и хохотал не переставая – кажется, я еще никогда не видел, чтобы с ним такое происходило. Он все никак не успокаивался, и в конце концов начал хрипеть и задыхаться, и все еще хрипя и задыхаясь, он наклонился и потрепал меня по спине. Чувствовалось это приятно.

– Ну и заплесневелые же у них мозги, – выдавил Берни, – Ты точно сломал им шаблон! – а затем снова принялся смеяться.