Где-то на Северном Донце

Но все стало понятным майору несколько позже, когда он из окна кабинета увидел во дворе штаба трех генералов. Он знал их всех — встречал раньше — и потому сразу напрягся, почувствовав подспудно грандиозность предстоящих событий. Лицом к окну стоял круглолицый, довольно моложаво выглядевший генерал-лейтенант в видавшей виды потрепанной шинели — новый командующий фронтом Николаев. Энергично жестикулируя, что-то говорил ему крепко сбитый мужчина с суровым, властным лицом — представитель Ставки генерал армии Георгиев. Третий, высокий и ладный, одетый в щегольское кожаное пальто с меховым воротником, стоял спиной к окну, но и его узнал Савушкин сразу — то был командующий соседним фронтом генерал-лейтенант.

Это была важная троица. Все трое показали себя с наилучшей стороны в тяжелых боях 1941 года, и в армии было известно, что Верховный Главнокомандующий доверял им особо ответственные операции. Их совместное присутствие на совещании все сказало Савушкину. Хотя он давно ждал перелома в войне и знал, как энергично этот перелом подготавливается, — сознание, что все это уже где-то близко, было настолько удивительным, что он тогда не сдержался и присвистнул.

Просматривавший сводки полковник Тагильцев изумленно взметнул жидкие брови, посмотрел на майора, потом в окно. Встал, задернул шторку. И многозначительно промолчал. Это тоже кое-что значило.

С того дня Савушкин жил и работал в состоянии постоянного ожидания. Гадал лишь об одном: когда? Как и раньше ночами, и только ночами, подтягивались к линии фронта свежие стрелковые и танковые части, натужно гудели грузовики, подвозившие боеприпасы, ревели моторами на тщательно замаскированных полевых аэродромах боевые самолеты, но теперь все эти привычные ночные звуки обрели новый смысл, более богатое содержание.

Поэтому разговор в кабинете полковника Тагильцева взволновал Савушкина. Размышляя об услышанном, он старался составить собственное мнение о новом местоположении исчезнувшего корпуса, который мог в какой-то степени ослабить силу первоначального удара советских войск. Такого он, Савушкин, как коммунист и русский солдат, допустить не мог.

Раздумывая таким образом, майор бессмысленно глядел в ветровое стекло и не реагировал на частые реплики словоохотливого шофера, которому очень хотелось поделиться новостями.

— Нынче ночью опять танки шли, — сообщал тот. — Много. Слух идет, что целая танковая армия с Брянского фронта прибыла. Врут или как?

«На эти дни надо увеличить число вахт, — соображал майор. — Полковник Тагильцев прав. Ни погода, ни местность не позволят немцам быстро протянуть надежные телефонные линии. А дивизии не могут долго оставаться без связи со штабом корпуса. Значит, должны выйти в эфир…»

Шофер помолчал, несколько раз обругал избитую дорогу, опять не выдержал:

— Силы большие у Дона скопились. Как вы думаете, товарищ майор, скоро фрицев колошматить начнем?

— Всему свое время, — буркнул майор, а сам продолжал думать: «Хотя бы скорей Плешивцев вернулся. Все было бы легче. Пойдем в наступление — мне одному не справиться…»

Заместитель Савушкина капитан Плешивцев был ранен осколком бомбы, когда руководил строительством базы, в которой теперь размещался батальон. Отправляя заместителя в госпиталь, майор пообещал не брать никого на его должность, пока тот не поправится. Выздоровление Плешивцева почему-то затянулось, и верному своему слову Савушкину приходилось нести двойную нагрузку: исполнять свои прямые обязанности да вдобавок ко всему прочему тащить все хозяйственные дела.

Слухачи

К полудню, покончив со всеми неотложными вопросами, майор Савушкин покинул наконец-таки штаб батальона. Настроение у него немного улучшилось. Теперь можно было спокойно обосноваться на приемном радиоцентре, куда он на несколько дней решил перенести свой командный пункт.

Небо, как и утром, было затянуто грязно-серыми низко плывущими облаками, продолжал валить мокрый снег, Ветер трепал полы шинели. Савушкин зябко поежился, огляделся. Все батальонные постройки, и раньше почти незаметные в редком лиственном лесу, укутались в белое, стали совсем неразличимыми, слились с землей. Теперь даже в ясную погоду немецкой авиаразведке будет трудно обнаружить базу.