Где-то на земле есть рай

Господи, какие же длинные эти перроны! Запыхавшись, я все же сделала необходимый крюк и проскочила на интересующую меня платформу. Поезд был уже совсем близко. Не обращая на него внимания, я оглядывала пассажиров, но гипнотизера среди них не было. Отчаявшись, я решила вернуться на вокзал и доложить обо всем по телефону Зарубину, когда внезапно увидела на противоположном перроне того самого незнакомца, которого я схватила за рукав. Губы его кривились в торжествующей усмешке, и это сразу же безотчетно не понравилось мне. А он, глядя мне в глаза, поднял правую руку и спокойно щелкнул пальцами.

Я закоченела. В то же мгновение черты его лица словно расплавились, и из-под них выглянуло знакомое мне лицо гипнотизера со шрамом на подбородке, оставленным тяжелой рукой Ласточкина. На глазах Маховикова больше не было черных очков, и их пристальный взор словно пронзил меня насквозь, как булавка — бабочку. Но хуже этого было то, что я вдруг ощутила непреодолимое, ни с чем не сравнимое желание шагнуть вперед, на рельсы, прямо под приближающийся поезд. Я знала, что он где-то рядом, знала, что неминуемо погибну под его колесами, но в то же время я должна была, понимаете, должна идти. Какой-то голос в моей голове — остатки прежней Лизы Синеоковой — истерически кричал: «Нет, нет, не надо!», но я уже знала, что никто не в силах остановить меня. Двигаясь как сомнамбула, я сделала шаг вперед. Поезд угрожающе засвистел. Гипнотизер нахмурился… Не в силах более сопротивляться, я занесла ногу для последнего, рокового шага, но тут в толпе сбоку от меня произошло какое-то движение. Как потом рассказывал Ласточкин (сама я ничего не помню об этих минутах), Арбатов подоспел первым и оттащил меня от края платформы, и уже потом подбежал мой напарник. Вдвоем они с великим трудом успокоили меня, потому что я пыталась вырваться, чтобы броситься на рельсы, и билась в истерике оттого, что меня не пускали. Сообразив, что произошло, Павел бросился к гипнотизеру, который собирался скрыться. Но удача в этот день была не на стороне Маховикова: наперерез ему выскочил охранник Арбатова — тот самый, над пристрастием которого к золоту я постоянно подшучивала на этих страницах, — и ударом кулака отправил убийцу в нокаут. Прежде чем гипнотизер успел опомниться, мой напарник надел на него наручники.

Глава 10

16 апреля. Третий час дня

Я сижу, совершенно разбитая, на своем рабочем месте в нашем кабинете. И хотя день выдался не слишком теплым, одежда на мне пропиталась потом. До сих пор, стоит мне вспомнить о взгляде, который заманивал меня в бездну, как меня начинает бить крупная дрожь. Юра Арбатов, назвать его Юрием Даниловичем у меня уже как-то язык не поворачивается, таскает мне большущими чашками кофе и изредка успокаивающе гладит меня по плечу. Кроме нас двоих, в кабинете находится подследственный Геннадий Симонов, называющий себя Маховиковым, капитан Павел Ласточкин и дежурный по отделению лейтенант Ефремов. Он служит в операх не первый год, но видно, что история, которую ему рассказали, его здорово озадачила. Конечно, если бы все происходило где-нибудь в курилке, легче легкого было бы списать все на обычные служебные байки, но налицо я, на которой лица практически нет, капитан Ласточкин, мало склонный к шуткам, и уж совсем к ним не склонный гражданин Арбатов, бросающий на арестованного такие нехорошие взгляды, что достойно удивления, как гипнотизер еще не загнулся от них. Впрочем, Геннадия Маховикова мало что может выбить из колеи. Ему все нипочем. В придачу к феноменальному дару гипноза природа одарила его и феноменальной наглостью, тем более отвратительной, что нам всем хорошо известно, какой шлейф дел тянется за этим кудесником. Однако Маховиков все отрицает: сначала — наше право на его задержание, затем вообще то, что он Геннадий Симонов, гипнотизер, мошенник и убийца. Он ссылается на фальшивый паспорт, кстати, недурного качества, насмехается, балагурит, фамильярничает, походя оскорбляет нас с Ласточкиным. Указывая на ссадины на своей физиономии, он кричит, что этого так не оставит и что он непременно подаст жалобу через адвоката куда следует.

— Да ты хоть понимаешь, на сколько мы можем тебя засадить? — срывается Ефремов.

— Вы у меня сами сидеть будете! — визжит Маховиков. — Ты и ты, и эта сука!

Зря он это сказал. Я и моргнуть не успела, как Арбатов оказался возле него и как-то несильно его ударил. Движение, во всяком случае, было почти незначительное, но результат его меня ошеломил. Хрипя и выкатив глаза, гипнотизер повалился на пол вместе со своим стулом и скорчился там, бормоча что-то невнятное.

— Э, э! — закричал Ефремов, недовольный самоуправством кого-то постороннего. — Это еще что? Немедленно прекратите!

— А что тут такого? — пожимает плечами Арбатов. — Вообще он сам упал.

— Ладно, хватит, — вмешался Ласточкин. — Антон! Проводи Юрия Даниловича до выхода. Нам работать надо.

Арбатов поглядел на него, слегка приподняв брови, но спорить не стал и обратился ко мне:

— Как вы, Лиза?

— Лучше, — отозвалась я. — Теперь уже лучше.