Где-то поодаль от мира (СИ)

     — Герда передала, что они заняли оборону в бараке. Ну, не самое плохое решение, лишь бы не начали палить раньше времени. — Я шарил взглядом по молодой поросли, выкрашенной осенью в охру и багрянец. Герда мне транслировали направление перемещения людоловов, но одно дело примерно знать, где они, а другое видеть. Опаньки, их двое, где еще один. А вот он, пошел в нашу сторону. Ну-ну. А вот и остальные двое, перебегают от деревца к деревцу. А ведь их из лагеря близко не видать, грамотно двигаются. Даже веточка лишний раз не качнется.

     — Федь, один идет в нашу сторону. Бери на мушку вон те кусты, когда он выйдет — сразу стреляй. — Я взял на мушку того, что постарше. Молодой хоть и опасен, но мне намного больше не понравился второй. А про их вожака и говорить не стоит, чутье прямо таки верещит об опасности.

     Вожак, пригнувшись, глядя в сторону лагеря и держа в руках странным образом изменившийся карабин, осторожно вышел из кустов. Нормально вышел, с этой стороны гребня, от лагеря или с плотов никто его и не заметит. Шагнул еще разок, и получил от Федора пулю в живот. Блин, у Федьки патроны дымарем снаряжены, демаскировал позицию!

     Матюкаясь про себя, я передернул затвор после выстрела, с удовольствием отметив осевшего кулем людолова. А молодой кошкой прыгнул в заросли лещины, успев выстрелить в нашу сторону. Причем достаточно точно, попав чуть левее Федьки, как раз в сосенку, осыпав парня корой и щепой. Выстрел был практически не слышен, вот почему карабины мне странными показались. Глушители на них установлены, читал я про такое.

     Из барака по кустам орешника шарахнули картечью раз, другой, срезая ветки и сбивая листья. Потом еще и еще. Грохнула винтовка сменившего позицию Федора, пару раз зло рявкнул револьвер Марка.

     — Эй, сдавайся! — зло и яростно крикнула Вера. Ну да, сдавайся, это она не знает еще, с кем имеет дело.

     Бздинькув, осыпалось стекло в окошке, потом чуть пониже окна появилась отметина от пули. Стреляет, сволочь, надеется на лучшее. Впрочем, пусть надеется. Я углядел подошву сапога, торчащую из-под куста. Далековато, но ладно. Тщательно вложившись, на полувыдохе, я выстрелил примерно на полметра выше подошвы. И, похоже, попал куда надо.

     В кусту взвыли, подошва дернулась и исчезла. А я выпустил всю обойму в этот куст, прочесывая. Пока загонял новую, рядом надымил выстрелами напарник, из барака бухало ружье и зло гавкал револьвер.

     — Смотри! — Федька ткнул пальцем в расплывающееся пятно под кустом. — Кровь. Очень много крови.

     — Да, — кивнул я. — Смотри, даже опад не впитал, хорошо приложили. Ждем, с такой кровопотерей долги не живут.

     Впрочем, в кустах было тихо. Герда, как обычно спрятавшаяся по моему приказу за какое-то павшее дерево, передала, что живых в кустарнике возле барака не осталось.

     — Верка, Марк, как вы? — крикнул я в сторону барака. — Не задело?

     — Нет, — звонко ответила Вера. — Целые мы, только напугались.

     — Сидите в бараке, не высовывайтесь. Вроде как возле вас готовы оба. Мы сейчас еще одного проверим. — И мы с Федором пошли к третьему, держа винтовки наизготовку, и выцеливая бандита.

     А вот тот, хоть ему Федор и прострелил живот, был еще жив. И сейчас, зажав окровавленными руками рану, смотрел на меня, как я подошел и, держа его под прицелом, подстраховал Федьку, который подобрал отлетевшую винтовку бандита.

     — Больно. — Неожиданно совершенно спокойным голосом сказал людолов. — Очень больно. Никогда не носил револьверов — сейчас жалею. Мог бы если не по вам пострелять, так себя добить. Слушай, пристрели меня, не оставляй на мучения.

     — Наверное, я веру позову. Она врач, может поможет? — с насмешкой сказал я. Ну не вызывает он я меня жалости, еще один из бандюков, который пытался убить меня и моих друзей. Правда, вот так, в открытую, лицом к лицу, я впервые разговаривал. До того как-то штурмовые скафандры мешали.

     — Ту девчонку? Нет, не надо, пожалуй. — Людолов попытался усмехнуться. — Я на нее всего пару раз залез, но уверен, что она мне сполна припомнит. Слушай, давай я тебе свои захоронки сдам, а? А ты добей, только точно в сердце. Тебе с ним на полжизни хватит.

     — Чего же ты тогда людей ловил, если столько нахапал? — подошедший Федор с интересом рассматривал винтовку с глушителем.

     — Ты не понимаешь, какой это азарт. А какой кайф себя вершителем судьбы чувствовать. — Бандит скорчился от боли, но продолжил. — Я поставил на это свою жизнь, и не жалею. Это было роскошно — упиваться болью и унижением. А потом дорогие кабаки, шлюхи. Это — жизнь, а у вас существование.

     — Ты неправ. Это не жизнь у тебя, а нежить. Настоящая жизнь — улыбки женщин, смех детей. Хорошие товарищи, надежное оружие, добротный дом. А тебя. Если мы договоримся, сбросят в воду на корм рыбам, и забудут, — я сплюнул в сторону. Поглядел на людолова. А ведь на самом деле, прожить он может еще довольно долго. Но очень мучительно. — Говори, где твои захоронки? Добью, слово.