Где-то в мире есть солнце. Свидетельство о Холокосте

Таким образом, одни главы представляют собой реконструкцию конкретных, однократных событий, которые происходили в действительности (как два эсэсовца увели отца, как в Праге мальчишки погнались за Мишей, а потом привязали его к дереву, как он в последний раз видел своего лучшего друга из окна лазарета), а другие сцены воссозданы из повторяющихся событий Мишиной жизни (работа в поле, футбол, разговоры с Франтой). Я не выдумал ни одного значительного эпизода просто ради интереса. Даже письмо Франты в эпилоге — подлинное, хотя я и добавил несколько деталей (сколько нешарим и сколько всего евреев прошло через Терезин), чтобы этот реальный документ снабдил читателя важной дополнительной информацией.

И все же оставалось немало пробелов, которые надо было заполнять. Так, практически каждое слово в диалогах нужно было воссоздавать (как это обычно и происходит в мемуарах). Хотя имена и судьбы всех нешарим соответствуют действительности (за исключением Иржи, это имя я вписал сам, потому что Майкл не смог вспомнить, как звали его утраченного друга и как он выглядел), мне пришлось додумывать их характеры и поступки, чтобы оживить сцены с их участием. По всей книге рассыпаны сотни мелких деталей, которые я добавлял, чтобы повествование на всем протяжении оставалось объемным, как того заслуживает история Майкла. Добавлю, что все мои догадки — о том, что ели, во что одевались и даже какие слова произносили персонажи, — были вполне оправданными: после стольких разговоров с Майклом, чтения и исследований мне было на что опереться.

Однако внешний мир составляет лишь половину этой книги, другая половина — внутренний мир мальчика Миши, все то, что он думал и чувствовал. Если книга вас тронула, то, полагаю, основная причина в том, как сам рассказчик переживает события и как он их излагает. Иными словами, читая эту книгу, вы узнаёте не только о том, что происходило с Мишей, — вы как будто сами становитесь Мишей в ту пору, когда это происходило. Только надо учесть, что сам Миша не описывал эти события в тот момент, когда они происходили, семьдесят лет назад (а если бы описывал, то уж никак не по-английски, а я-то писал по-английски). Значит, за Мишу-рассказчика, за того, кто переживает эти события как будто прямо сейчас, я несу большую ответственность, чем за все остальное в книге. Но и здесь я опирался на определенное представление о том, каким Миша был тогда, хотя под конец мне пришлось создать нового Мишу, который смог, в некотором смысле, заново пройти через все это.

Почему же мы не предоставили Майклу просто рассказать собственную историю, изложить на свой лад те воспоминания, что сохранились в его памяти? Почему издатель не заказал такую книгу, традиционные мемуары — а потом я как профессиональный писатель лишь слегка бы их пригладил? Выбрав для этой книги именно такой способ повествования, я хотел создать эффект непосредственного восприятия. Я хотел, чтобы читатель сам прошел через все эти события вместе с Мишей по мере того, как Миша о них рассказывает. Вот почему рассказ часто ведется в формах настоящего времени. Такое повествование, подумал я, сделает прошлое более очевидным, более мощным и живым, так точнее удастся передать подлинные переживания человека, оказавшегося в описываемых обстоятельствах. Майкл и издатель со мной согласились.

Мне кажется, это особенно ценный опыт для читателя, который только знакомится с историей Холокоста. За семьдесят лет после тех ужасных событий о них написаны тысячи книг, сняты тысячи фильмов, и тысячи выживших вновь и вновь рассказывали обо всем, что запомнили. Это важно, это необходимо для всех. Но, как известно, чем чаще мы повторяем один и тот же рассказ, тем дальше он отходит от первоначального события. Подумайте: было у вас такое, что вы много раз пересказывали какую-то странную историю из жизни, и постепенно ваш рассказ как бы затвердевал, и вы уже помнили не само событие, но свой рассказ о нем? Я не хотел, чтобы книга читалась как история Холокоста, я хотел, чтобы она читалась как рассказ человека, переживающего эти события прямо у нас на глазах. Вот почему Миша-рассказчик даже не знает, что он кому-то что-то рассказывает, читатель каким-то образом «подслушивает» слова, возникающие у мальчика в голове. Да, иногда эти слова могут звучать красиво или поэтично — что поделать, я же писатель.

Есть и другая причина, почему я написал эту книгу именно так. Мы продолжаем писать книги и рассказывать истории, чтобы о Холокосте узнали все те, кто не пережил его сам. Но мы хотим не только объяснить людям, что произошло, но и как этот невообразимый ужас мог произойти — это необходимо для того, чтобы предотвратить повторение подобного в будущем. Это очень важная задача — рассказывать историю так, чтобы читатели осмыслили ее и определенным образом направляли собственную жизнь.