— Я сидел и длинной палкой шерудил угли, — начал я показывая быстрые движения кистью, чтоб было понятней как всё происходило. — Красиво так; ночь, искорки красноватые разлетаются в темноте. И тут вижу, палочка подцепляет гнутый, красный гвоздь и он из золы улетает куда-то в сторону...
— А что там гвоздь делал?
— Так мы же всё подряд жгли, — пожал плечами Мезенцев. — Была поставлена задача -сжечь весь мусор. А доски с гвоздями в саду самые ходовые.
Нат понимающе кивнула.
— Ну и вот, гвоздь вылетел. Я по сторонам посмотрел — не видно. Ну и чёрт с ним думаю, и дальше пиво пью. И тут Бабах такой на руку смотрит и какую-то фигню стряхивает.
— Ага, — эмоционально подключился Вовка. — Я сижу, вижу, как Тоахан какую-то фигню палкой из костра выкинул и мне на руку что-то упало. Я внимания не придал. А потом раз, и покалывать начало. К глазам подношу, а там гвоздь лежит и дымиться!
— Так ребята, — Нат посмотрела на нас, как на дураков. — Это же ожог гарантированный.
— Это будь Бабах трезвым, был бы ожог, — засмеялся Игорь. — А мы же пьяные были.
— Да, — кивнул Вовка. — Я просто стряхнул его и всё.
— Да ты отчаянный парень, Вовка-Бабах! — добродушно воскликнула Нат и осторожно ткнула его кулаком в здоровое плечо. — Тебя и пули, и гвозди раскалённые не берут!
Мы засмеялись, наперебой предлагая варианты, что ещё не берёт Бабаха.
— Слушайте, а это было до того, как ты кулон купил? — посмеиваясь спросила Нат.
— Почему купил? — Володька удивлённо поднял бровь, — мы же...
— Блин, Бабах! Тут надо говорить не почему, — мгновенно вклинился Гарик, — А почём... Помнишь, вместе же покупали!
— А... — протянул Вишняков с таким видом, будто что-то понял, хотя по глазам было видно, что это не так. — Да хрен с ними, кулонами-медальонами. Но это до было, точно. Я вот знаете от чего бы сейчас не отказался?
— От бесконечного «Миллера»? — предположил я.
— Да!
— А я бы шашлычка навернула... — хрипловато призналась девушка.
— Вот, наш человек! — радостно поддержали все остальные.
Я посмотрел на улыбающуюся брюнетку. Она спокойно сидела у костра и снова хрустела морковной соломкой. Желтоватые отблески пламени мерцали на крутой обдергайке и искрились в неестественно синих глазах. На какое-то мгновение перед внутреннем взором промелькнуло множество фрагментов сегодняшнего дня, и то, как вела себя незнакомка. В какую-то долю секунды мне показалось, что Нат словно была с нами с самого начала чёртового «приключения».
Во всяком случае последние несколько часов она выглядела абсолютно естественно и непринуждённо, словно действительно стала частью нашей компашки. Даже странности с сильной восприимчивостью к запахам уже не казались мне чем-то экстраординарным. В конце концов мы жгли костёр рядом с заброшенным особняком, словно поставленным здесь какой-то высшей силой, а не построенной людьми. Так что какой был смысл удивляться отдельным странностям?
Тем временем начинало темнеть. Разгоревшийся костёр успевал подсушить разложенные по периметру ветки, которые позже отправлялись в огонь. Потрескивания языков пламени смешивались с гитарными переливами «Металлики», растворяясь во влажном воздухе. Пахло сыростью и дымом. Мы сделали ещё по глоточку «Дербента».
Было странно потягивать коньяк из переходящей бутылки, даже не имея возможности чем-нибудь закусить. Впрочем, у Нат с этим особых проблем не возникло. Мне даже стало интересно, а как вообще сочетались эти вкусы? Морковки и коньяка?
Вишняков с Мезенцевым, продолжая перекидываться шутками и воспоминаниями с тех посиделок, организовали небольшой столик из двух шлакоблоков и обрезка широкой доски, обнаруженной где-то в «особняке». Я невольно подумал о том, что найди я её первым, она бы уже давно сгорела и пришлось бы ужинать на коленях.
Парни отправились к Боливару, чтобы наконец-то заняться кипячением чайника и приготовлением лапши. Я сел на шлакоблоки и глубоко вдохнул.
Свежий воздух заполнил лёгкие принося чувство давно забытого отрешения. Как же это было хорошо. Рассказав историю про посиделки в дальнем саду, я словно снова пережил тот вечер. Скорее всего сейчас во мне говорили последствия старательной дегустации коньяка, и я начинал испытывать схожие чувства.
Я сделал ещё один вдох, наслаждаясь запахом костра и осенней сырости, после чего опустился на подготовленные шлакоблоки. Потрескивал огонь, и я словно завороженный наблюдал за причудливым танцем желтоватых язычков. Я наконец-то понял, почему ещё днём хотел развести костёр. Это было какое-то подсознательное желание — посмотреть в одну точку и дать мыслям остановиться. Перестать метаться из угла в угол и больно биться о внутренние стенки сознания. Точно так же, как и тогда, когда был бесконечный «Миллер» и всё было хорошо. Мне казалось, что сейчас в костре потрескивают не только берёзовые ветки, но и сгорают все дурные мысли и чувства. А от воспоминаний о том чудесном вечере, на душе становилось по-настоящему тепло.
— Палыч, тушёнку открой.
Мезенцев с глухим стуком поставил банку на импровизированный стол.