Где цветет чистодуш?

Ликует помолодевшее солнце, шуршит под ногами зернистый, потяжелевший от воды снег. Погожая погодка заманила многих, от малого до старого, на свежий воздух – на лесную прогулку.

Меня обогнал мужчина. Он невысокого роста, но коренаст. Одет по-походному: защитного цвета куртка-штормовка, резиновые сапоги, спортивная шапочка. Походка уверенно-размашистая. Шел он и все вертел головой, зыркал колючим взглядом по сторонам.

“Уж этот-то своего не упустит, можешь быть уверен…” – почему-то нехорошо подумалось о человеке.

В одной руке у незнакомца хозяйственная сумка, а в другой – маленький, поблескивающий лезвием топорик.

“Не за вербой ли мужик двинулся?..” – осенила догадка.

Поглядывая на шагавшего впереди, на его топорик, который покачивался в его руке, словно маятник, я подумал: “Мало ли чем привлекает людей лес! У каждого что-то да свое. У него вот топорик, а у меня в кармане – записная книжечка. Так, на всякий случай”.

В догадках своих я не ошибся. Выходя из лесу, я встретился с мужчиной с зыркающим взглядом снова. Он настороженно глянул на меня и прошел мимо, волоча большую сумку вербных веточек.

В канувшие в прошлое столетия старейшины селения, по просьбе Вирьавы (Покровительница леса по эрзянской религии.) , этому мужику за его “предприимчивость”, спустили бы штаны и… Так было в прошлом. До прихода на эту Землю Иисуса. А теперь?

Чуткость

Сумерки сгустились, и вслед за ними хозяйкою вошла в чащу ночь. Вошла молчком и не спеша. Чуть-чуть подождав, бережно затеплила первую, пока робко мигающую свечку-звездочку.

Высунул я из спального мешка голову и слушал, пока не сомкнулись веки, признания кукушки. Где она, печаль твоя и отрада? Что не откликается на твои столь страстные призывы? Уймись, оставь свои песни на завтра, спать пора. С тем и, закрыв мешок, заснул.

Это была моя первая ночевка в лесу. Первая в жизни ночевка под кустом, под стерегущими меня деревьями, под украшенным звездами одеялом темного неба. Романтика…

Проснулся вместе с ранним майским рассветом.

Не во сне ли все это?

В немом молчании стоят надо мной, будто услужливые няни над коечкой младенца, чуть-чуть одетые в зелень липы.

Лежу на своем ложе из хвороста и старой сухой листвы и слежу, рассматриваю зеленые кружева весны над собой. Как там, на высоте? Не опередил меня, не проснулся ветер-верховик? Не собирается будить молодую листву?

Нет. На верхнем этаже тишь. В ожидании нового дня не шелохнется ни одна веточка, ни один листик.

Покой и здесь – в подлеске.

Лишь золотисто цветущий колосок лесной осоки, сидящий на былиночке, словно на тоненькой шейке, с дружеской приветливостью кивает мне.

Я внутренне улыбнулся и покачал удивленно головой: гляди ты, какой он шустрый! Я не чувствую дыхания леса, а он, желтый колосок, – пожалуйста, как стрелка прибора.

Нет, не заело меня, не обиделся на доброго малого. Разве он, дитя природы, виноват, что я такой нечуткий? Изумился и в то же время обрадовался я другому – дивному совершенству этой неприметной травки и всего сущего вокруг. Вон и дымок с пепелища вечернего костра вьется-тянется вверх, и не качнётся, а колосок, так красиво опушенный золотистой пыльцой, кланяется, как закадычному дружку. Мне бы чуть-чуть от характера его, чуткости, но только не умения кланяться, нет.

Где цветет чистодуш?

Каких названий среди растений только нет!

Есть чистик, встречается чистец и, даже, чистоуст королевский. Кроме них по лесным опушкам выглядывает из-под кустов знакомый многим желтоглазый чистотел. Говорят, желтое молочко, содержащееся в тканях, хорошо выводит бородавки. Славится он, как снадобье, и от многих других болезней. Встречается не только в лесу.

А вот … чистодуша, сколько я ни рылся в лечебниках и определителях, так к моему горькому сожалению, и не нашел. Зря столько времени затратил. Нет, значит, его и нечего было искать! А жаль…

Принял бы страдающий душевным недугом несколько капель настоя этой травы, попил день-другой – и хворь долой. Грустный бы повеселел, а ушедший от тоски и скорби в себя, поверил в свои силы и сделался общительнее. Еще несколько капель, и у неверующего, унывающего развеялось бы угрюмое безверье.

Где цветет чистодуш? Где искать цветок с таким названием?

А надо ли, если подумать, искать, как вещую птицу Гамаюн?

Разве эти лиловые разливы медуницы и чины душистой меж черных стволов деревьев, вот эта лесная полянка, окруженная семейкой берез, не те самые желанные врачеватели тела и души?

С какой стороны посмотришь

Ручеек от тающего снега успел проторить себе руслицо и принялся разыскивать свое потерянное, как он считал, счастье. Стремился встретиться, не теряя зря времени, с себе подобными: спастись от одиночества.

От глины или, быть может, от торопливости, суеты он имел светло-коричневый цвет и был мутным.