2 июня.
Сьюзен,
а я скучаю по твоему голосу. Не утратила ли ты там свою привычку напевать? В твоем письме мне послышались грустные нотки. У нас лето в полном разгаре, и на террасах кафе полно народу. Я скоро перееду, забираюсь все выше и выше. Движение становится все интенсивней, а там я буду ближе к работе. Знаешь, здесь полчаса дороже золота. Все спешат, бегут, и практически невозможно остановиться на тротуаре — рискуешь быть затоптанным толпой. Я частенько задаюсь вопросом, не была ли ты права, отправившись жить туда, где воздух все еще пахнет воздухом. Должно быть, у тебя красивая жизнь, и я с нетерпением жду, когда ты мне о ней расскажешь. Я по уши в работе, но у меня есть для тебя хорошие новости по этому поводу. Что это за важная вещь, о которой ты говоришь? Я жду тебя, как всегда. До скорого.
Целую.
5
«Боинг-727» компании «Истерн Эйрлайнз» вылетел из Тегусигальпы в десять утра, с двухчленным опозданием в связи с неблагоприятными погодными условиями. Стоя в терминале, Сьюзен с тревогой смотрела на надвигающиеся грозовые тучи. Когда стюардесса наконец открыла стеклянные двери, ведущие на взлетное поле, Сьюзен вместе с другими пассажирами бежала к трапу самолета уже под дождем. Вырулив на взлетную полосу, пилот запустил двигатели на полную мощность, чтобы противостоять порывам бокового ветра, который буквально сносил самолет с трассы, Шасси оторвались от земли, и самолет стал поспешно набирать высоту, стремясь как можно скорее прорваться за облака. Пристегнутую к креслу Сьюзен нещадно трясло и мотало во все стороны. Так сильно ее не трясло, даже когда она на полной скорости неслась в своем джипе по разбитому проселку. Двигаясь на северо-восток, самолетик преодолел горные хребты, но по ту сторону гор гроза обрушилась на него с удвоенной силой.
В фюзеляж ударила молния, и в 10 часов 23 минуты «черный ящик» зарегистрировал голос второго пилота, сообщавшего воздушному контролю об остановке второго двигателя. Самолет стал терять высоту. У Сьюзен закружилась голова, и к горлу подступила тошнота. Она прижала руки к животу. Самолет продолжал снижаться. Три минуты, показавшиеся вечностью, потребовались экипажу, чтобы вновь запустить двигатель и начать набирать высоту. До самого конца полета в салоне самолета царила мертвая тишина, которая обычно воцаряется после пережитого страха.
В Майами Сьюзен пришлось нестись сломя голову, чтобы успеть на пересадку. Бежать по коридорам оказалось настоящей пыткой, ее рюкзак весил чуть ли не тонну, и очередной приступ головокружения вынудил ее резко остановиться. Отдышавшись, она снова ринулась вперед, но было уже поздно. Сквозь стеклянные двери ей осталось лишь наблюдать, как взлетает ее самолет.
Филипп на автобусе ехал в аэропорт Ньюарка, время от времени поглядывая в окно. У него на коленях лежал альбом. Сидевшая рядом с ним девушка наблюдала, как легкие прикосновения карандаша к бумаге рождают очертания женского лица.
Сьюзен вылетела следующим рейсом два часа спустя. Дурнота не отступала. Отодвинув поднос с едой, Сьюзен попыталась уснуть.
В баре ни души. Впрочем, как и всегда в предобеденное время, если только в городе не было какого-нибудь конгресса или же не начиналась пора отпусков. Филипп расположился за «их» столиком. После обеда бар снова опустел, и утреннего бармена сменил работавший днем. Дневной бармен узнал Филиппа и поздоровался с ним. Филипп перебрался за стойку поближе к нему и, слушая его болтовню, делал очередной набросок бара, шестой по счету в его альбоме, не считая того, что висел на стене над его рабочим столом в мастерской на Манхэттене. Закончив, он показал рисунок бармену, который снял свою белую куртку и протянул ее Филиппу. Филипп надел ее с заговорщицким видом. Они поменялись местами: бармен устроился на табурете, с удовольствием покуривая сигаретку, а Филипп принялся рассказывать ему свои новости, накопившиеся за этот год.
На протяжении всего дня два перевернутых стула не позволяли занять места за одним из столиков бара, что стоял возле самого окна.
Сьюзен прилетела в девять вечера.
— Как тебе удается каждый раз занимать это место?