Где ты, бабье лето?

— Вы уж не взыщите насчет Алевтины-то, — опять затянула Петровна, неожиданно твердо глядя белесыми глазками, — моя-то девчонка вдруг не доглядит чего? А вот эта родит — тоже бы к нам, в две смены устроились бы, а?

— Семейное звено! — обернулась Зимина к Людмиле Филатовой. — Рожденное, так сказать, снизу.

— Может, на подряд перевести? Показательным будет — за ними и другие потянутся, — подхватила Людмила. Муж ее чуть ли не каждый день толковал Зиминой про коллективный подряд, приносил статьи, красочно рисующие этот метод на Украине и в Сибири, — дома они с Людмилой, возможно, читали вслух те статейки.

Зимина нахмурилась:

— Не торопись. Боюсь, несознательный у нас народ, воспитывать надо. А где зять ваш, Раиса Петровна?

— Да где, милая, запил зять наш. Уж батька один коров нынче гонял. Погоди, проспится, мы его возьмем в оборот.

— По-семейному! — засмеялась Зимина.

Людмила провожала ее к «уазику».

— Да, возьми, пожалуйста, — Зимина достала деньги. — Филатов объяснил тебе насчет курточки?

— А как же, объяснил.

— Ты не против?

— Да что с вами поделаешь? — Людмила неожиданно громко, заливисто засмеялась, обнажив розовые десны.

Зимина вздрогнула.

— Вот так вот, — поежилась она. И еще поглядела на Людмилу, на розовый, в усмешке, рот ее. И торопливо прибавила: — Денька через два, ну да, в субботу, если дождя не будет, поедем в Сытово — московских гостей развлечем и сами отдохнем. Я еще не купалась. Филатов будет, и ты подходи.

— А тут как же?

— Попроси Алевтину. Вообще, ориентируйся на нее.

7

Она не могла бы объяснить, почему обратно поехала этой дорогой, — так, захотелось посмотреть, как здесь и что. Галина Максимовна осталась на ферме, а она пересекла Сапуново чуть выше церкви, пересекла шоссе, проходившее сбоку деревни, и пустила «уазик» по старому заросшему проселку на Лебедушки, приговоренные к сносу одними из первых. В проекте нового землепользования земля под Лебедушками обозначена как пашня.

В общем-то все естественно, там и домов-то осталось совсем ничего, не то что в Сапунове. За Сапуново можно бороться. Но как? Не сносить же прекрасный, новый, такой ухоженный скотный двор? А долго может стоять рядом старый? И куда, куда девать коров из него? Куда переводить? Значит, надо где-то строить? А телята? Хорошие теляточки, нельзя упустить… И телочек много, сразу бы отделить, пора… И опять пощекотала дерзкая, сумасшедшая мысль… Вот взвились бы в горкоме? Особенно первый. А что? Задор на задор.

Раньше через Лебедушки был проселочный тракт на станцию Волоколамск, мимо теперешней Центральной усадьбы не ездили — пугала топь в лесу. Тут, в широком лесном прогалке, было повыше, посуше. Однако проложенное через Центральную шоссе изменило жизнь окрестных селений, смешало все, подчинив своим преимуществам, и об этом проселке помнили только старые люди, знавшие, как отходили, а потом наступали по этой дороге советские части — везли орудия, кухни, тянулись солдаты.

За лесом на широкой равнине открылись два круглых холма и домов десять, странно разбросанных по ним: с левой стороны и далеко впереди правее — с трудом можно было угадать прежнюю линию улицы.

Зимина доехала до первых домов, остановилась. Деревня оказалась непроезжей. Из машины видны были в густом коврище травы тропинки на правый край, где на задах тоже вилась тропочка. Туда она и поехала, приминая густую траву. Поля обрабатывали, минуя деревню, добираясь через Дальнее, с другой стороны.

Давно она тут не была, и теперь понимала, что вот оно, приближается время, когда можно будет очистить эти два пологих холма от последних домов, слить в одно поле. Подгрести только бульдозерами останки.

И медленно, покачиваясь, подпрыгивая на рытвинах, когда-то заделанных тракторами, поехала позади красного посада. Сплошь по деревне виднелись заросшие бурьяном фундаменты — дома, видимо, увозили.

Лебедушки… Название звучало для нее всегда деревенски обыденно: Лебедушки, Каменки, Орешки, Волнушки, Ровенки… Мало ли было таких названий. Сейчас как очнулась: почему «Лебедушки»? Отчего не «Лебедятники», не «Лебединое»? А может, эти два холма плыли по равнине, как лебедушки? В старинном напевном имени почудилось эхо далекой, далекой жизни. Ах, умели люди выбирать названье и место поселению. Сейчас новому поколению почему-то некогда о том думать — назовут улицу, поселок ли чьим-либо громким именем — и дальше бегут. Лебедушки!

И тут на тропинку выплыла от колодца высокая женщина с коромыслом, с полными ведрами — никогда еще Зимина не видела, чтобы колодец был на задах.

Она догнала женщину, оглянувшуюся на звук машины и сошедшую в траву, затормозила:

— Здравствуйте! Как вам живется тут?

Женщина поклонилась. Было ей, может, за шестьдесят, но держалась прямо и глаза синели ясно. И ведра не поставила. Волосы прикрывал бирюзовый платок — много лет назад в магазине такие продавались, тогда они так и мелькали на женщинах.

— Живем помаленьку.

— Не скучно?

— Да мы привыкли.

О ком она говорила — о себе или об оставшихся людях?

— Так все время и живете здесь?