Где ты, маленький «Птиль»

— Конечно, — сказал папа. — Вы открыли две планеты… Кстати, это тоже снижает реакцию на нас…

— Очень-очень частично, — сказала Пилли. — Мы именно открыли их. Не более. Они — полудикари. Аппаратики — для связи с ними, чтобы не учить их язык.

— Вы с ними общаетесь. Зачем?

— Мы берем у них металлы, сырье для топлива. В обмен.

— Я не спрашиваю, на что, — сказал папа.

— Спасибо. Ничего особенного мы им не даем. — Это она сказала чуть грустно. — Я почему-то ни на секунду не испугалась Сириуса.

— Он разбирается в политорках, — сказал я.

— Наверное, люди изучали языки друг друга или изучали какой-то один, наиболее удобный для всех.

— Похоже, — сказал папа, — но не совсем.

— Прошу вас, оторвите от себя присоски и поговорите.

Мы исполнили ее просьбу и, глупо поглядев друг на друга, поговорили о том, что Пилли — это какое-то совершенство, судя по ее отношению к ядовитому Сириусу. Затем Пилли сделала нам знак замолчать и заговорила сама. Потом, опять жестом, попросила нас вернуть присоски на свои места.

— Ваш язык — это что-то чудовищное, чуждое, страшное, — сказала она. — И полагаю, что наш для вас…

— Да, тоже полная дикость, — сказал папа. — Не язык, а набор технических звуков разных частот плюс голоса, точнее, звуки каких-то птиц с металлическим оттенком.

— У политоров, в отличие от вас, очень сильно выпирает грудная клетка, может, отсюда и разница голосовых аппаратов. У наших женщин тоже, но, по-моему, это менее заметно и уж внешне никак нам не вредит. Да? Ведь верно?

— Угу, — сказал папа смущенно.

— Теперь вывод, — продолжала Пилли, не переставая гладить Сириуса и бесстрашно запихивая ему в рот кусок какой-то еды; он отбивался от нее всеми четырьмя лапами, но ел. — Вывод. Вы на Земле обошлись без машинно-языковой связи. Мне почему-то кажется, что вы, конечно, могли бы ее создать для себя. Это наверняка была бы машина огромных размеров, в память которой были бы заложены все слова всех языков и многочисленные каналы связи внутри. Скажем, кто-то нажимает кнопку своего языка, а другой — своего, и можно разговаривать. Фу, как нудно и долго я рассуждаю. Но маленький аппаратик, вроде нашего, вы бы создать не могли и не создали. Для меня, например, этого достаточно для оценки уровня вашей техники вообще.

— Да, не создали, — сказал папа. — Но почему не могли бы?

— Я уже говорила, ваш корабль был тщательно изучен.

— Ну, наш-то — это почти игрушка. Есть и похлеще.

— Я догадалась, но дело не в размерах, а в принципах решения. Уверена, что ваши корабли не развивают нашей скорости и не могут уходить в космос так далеко.

— Пилли, ну почему вы так думаете? — спросил я даже как-то обиженно. — А вдруг и создадим аппаратик.

— Наш аппаратик слушает и ваш голос, и ваше тело одновременно, он улавливает не только звук, но и ваши подсознательные, не говоря уже о сознательных, представления о вашем слове и его значении, он как бы отгадывает суть слова. Не кусайся, Сириус! — Потом нам: —Не вскакивайте, уже известно, что ваш кольво не выпускает яд, если вы этого не хотите, а вы этого не хотите, потому что хорошо ко мне относитесь… Ни один ваш корабль не дотянет до нас. А если он с полпути пошлет ракету, хоть тысячу штук, мы это легко уловим и ракеты уничтожим. Нет, не перехватчиками, это вчерашний день, их взорвут звуковые сигналы с Политории, они могут взорвать ваши ракеты даже пока они на борту ваших кораблей.

Странное дело, мы с папой молча слушали ее, верили ей, это было грустно, не то даже слово, но у нас не было и тени ощущения, что Пилли нас запугивает. Просто это был разговор о положении вещей. А с другой стороны, мы почему-то промолчали, когда она касалась зубов Сириуса и не боялась их, веря, что мы управляем им. Мы молчали, не открывая ей правды, что наш «кольво» безвреден, как одуванчик.

— Знаете, Пилли, — помолчав, сказал папа, — какие ощущения у меня возникают? За очень малое время, только на основании разговора с вами и не очень откровенного разговора с Горгонерром, я понял, ощутил, что Политория чем-то больна. Это дух военной болезни. Может, и не болезни агрессии, может, это страх, способный породить агрессию, — но это так.

Пилли задумчиво и грустно кивнула, как бы соглашаясь.

— Проблема Горгонерра относительно вас, вернее, Земли, только отчасти связана с импульсом войны. Проблема в другом, я думаю. Но об этом позже. Вам нужно присмотреться не только ко мне, но и к Политории. А пока я улетаю домой.

— На чем? — Я удивился.

— Моя машина стоит за колонной дома, с другой стороны. Папа встал, подошел к ней, и сказав «огромное спасибо, Пилли», нагнулся, взял ее ладонь и поцеловал.

— У вас это так делается? — мягко и очень тихо сказала она.

— Да, некоторые так делают, хотя это глубокая старина.

— Трижды в день я буду вашей… нянькой, готовить и прочее. Сами ничего не делайте, захотите перекусить — я покажу, где еда. Гуляйте, летайте, спускайтесь в нижний город — ничего не бойтесь, народ хочет вас видеть. Вы правы, у нас очень сложное общество, очень! — Она многозначительно взглянула на папу. — Сложное государство.