Где ты, рай

Из долгового отделения тюрьмы лестница ведет вниз в более старую часть Ньюгейта - подземное помещение, такое длинное и широкое, что его почти можно назвать залом, если бы не его незначительная высота. Самые высокие из заключенных должны наклонять голову, прокладывая путь сквозь беспокойную толпу людей, собравшихся под сводами. Многие сидят на примитивных деревянных табуретках, собравшись полукругом или кругом с батареей толстых бутылок или глиняных кружек с пенистым пивом, стоящих на камнях в центре групп. Мэри невольно делает шаг назад на лестнице, когда она сквозь клубы табачного дыма смотрит на людей, живущих среди этой ужасной вони. Немногие из них трезвые; вдоль стен да между деревянных табуреток, которые напоминают табуреты для доения, валяются захмелевшие в самых невероятных отрепьях и лохмотьях. Здесь немало пожилых людей, которые настолько слабы от голода, что им трудно протянуть руку, чтобы выклянчить на выпивку у тех, кто еще сохранил несколько монет. В углу этого страшного зала несколько молодых женщин открыто отдаются любому за два стакана джина. Несчастный слабоумный трясет головой взад и вперед, в то время как слюна стекает у него из углов рта. В других местах происходят драки и перебранки; там и сям играют в карты, игроки сидят с непроницаемыми лицами и, по-видимому, нисколько не обращают внимание на все, что происходит вокруг.

Надзиратель подводит "ботаников" к огромному человеку, который одет в шлафрок [55] темно-вишневого цвета, его парик напудрен так сильно, что слой пудры, словно легкий снежок, покрывает его плечи. С явным уважением надзиратель сообщает, что перед ними господин Мэнор, который только что закончил игру в карты с тремя другими арестантами.

Мистер Мэнор весьма учтиво целует руку Мэри и говорит: "Мой добрый друг, мистер Арчер, - и он указывает на надзирателя, - сообщил мне, что мы удостоились вашего посещения в Ньюгейте. Я понимаю, что оно будет кратковременным, поскольку палач скоро произведет свою грязную работу у эшафота". Он делает паузу. "Но это не должно совершиться! Этого не будет! Как верно то, что меня зовут Эндрю Мэнор".

Джеймс Мартин, который так же, как и другие, был поражен словами этого одутловатого человека в шлафроке, не может скрыть свое изумление. "Мистер Мэнор, прошу вас: не надо насмехаться над нашей участью, мы и так много перенесли. Поэтому, будьте добры, скажите прямо, зачем надзиратель привел нас к вам".

"Мой дорогой друг, а вы, должно быть, тот, кого ваши товарищи называют Писателем, не так ли?" Он хватает руку Мартина и пожимает ее, а сам говорит: "Разве вы не знаете, что о вашем побеге напечатаны статьи в двух самых влиятельных газетах нашего города, "Лондон кроникл" и "Лондон газетт", и многие люди высказывают мнение, что вы боролись за свою свободу так упорно и мужественно, что было бы стыдно и позорно, если вы теперь утратите ее и вас повесят на одной из виселиц Лондона. И я намереваюсь направить письмо, чтобы установить контакт с одним из моих влиятельных друзей, который спасет вас от виселицы. Ну что вы на это скажете?"

На этот раз слово берет Джеймс Мартин: "Мой великодушный господин, конечно, ваши слова радуют нас, но позвольте сказать, что мы так долго находились вдали от Англии и не знаем, кто вы".

"О дорогой друг, откуда вам это знать? Незадачливая судьба из-за нехватки денег отняла у меня право выступать наряду с моими учеными коллегами на судебных заседаниях в Эдинбурге. Но я еще поддерживаю лучшие отношения с моими прежними друзьями и знакомыми не только в Эдинбурге, но также в судах на Боу-стрит и в Олд-Бейли, где будет слушаться ваше дело. И я намерен помочь вам". Он достает с пола бутылку и наливает стакан. "Позвольте мне, мистер Мартин, выпить стакан за ваше здоровье и здоровье ваших товарищей".

Мартин говорит устало и сдержанно: "У нас нет денег, сэр".

"Здесь нельзя установить предел, - отвечает мистер Мэнор. - Я должен только заручиться вашим словом, что, если благодаря моим связям мне удастся спасти вас от виселицы, я получу какое-то вознаграждение за хлопоты от вашего благотворителя".

Одновременно мистер Мэнор обещает им, что он благодаря своему дружескому контакту с надзирателем, мистером Арчером, создаст им более сносные условия, чем многим другим в Ньюгейте, и просит всех их поставить свое имя или знак под документом, который составлен по этому поводу. Конечно, Мэри отделяют от ее товарищей-мужчин, но все получают столь приличные условия в камерах, что впоследствии Батчер говорит на суде, что он ощущал, как будто "из ада попал в небесное царство при переводе в Ньюгейт". И конечно, он единственный заключенный в истории британского судопроизводства, который произнес такие слова.