Где ты? (СИ)

Сколько ни говорила, сколько не учила Мильда Атию, а той, что в лоб, что по лбу. Отправила ее вдова за водой к ручью, крынку самую махонькую дала, чтоб та ее унесть смогла. А Атия ушла и пропала. Мильда уж тревожиться начала, по деревне побежала, да нет нигде глупой. И в полях нету, и на опушке. Уж и вечереть стало, а той ни слуху, ни духу. Мильде жалко ее, глупая она да молоденькая совсем. Пришлось идти к старосте, помощи просить.

— Мужиков снарядить ее искать? — староста задумчиво потер бороду — Дык, не пойдет никто. Это ты, Мильда, добрая баба, сердце у тебя нежное, а остальные не такие. Кто пойдет ее искать? Она ж пришлая, да шлюховатая маленько. Кому она нужна?

Получив отказ, Мильда вернулась домой, достала заветную склянку со смолой и, соорудив подобие факела, в лес пошла. Уж и темно было, и зверье шныряло, а она все шла и шла. И смола сгорела, большой моток тряпок на ней, и палка сама. Мильда села под дерево и, дождавшись утра, продолжила поиски. А у нее и козы не доены, и куры не кормлены. Решив пройти еще немного, она направилась вдоль лесной речушки, что к холму выходит, и нашла свою пропажу. Да где нашла, там и села: ноги подкосились.

Платьишко разорвано от ворота до самого пупа, косы золотые потрепаны, с ветками и травой перепутались. Один башмак в речке, в камышах запутался, второй на самых пальчиках висит и не падает, кровь в него по ногам собралась. Ручки белые, тоненькие, в синяках все. Личико вниз опущено, на щеках ссохшиеся дорожки от слез. А сама висит на поясе своего платья, на ветке ивовой, одна нога в воде речной.

Говорила ж ей Мильда, да все без толку. Ссильничали, и не выдержала — повесилась.

***

Прослышав о приезде Дикиора, все-таки король без сопровождения не приедет, и его трудно не заметить, забегал весь замок, пытаясь замести следы преступной деятельности. Поздно. Рысь со смехом наблюдал за их потугами.

Ко времени прибытия короля он пережил два покушения на жизнь. Первый раз арбалетный болт просвистел над ухом. И это не стрелок был косоглазым и близоруким, а Рысь успел неведомым образом, на одной звериной интуиции, увернуться. Второй раз кто-то сердобольный толкнул его в спину, когда он наблюдал за жизнью в порту с одной из башенок замка. Разумеется, он успешно слевитировал, маг же. Оба покушающихся были скрупулезно им отловлены и посажены к остальным своим соратникам.

И, наконец, настал тот день, когда в ворота замка герцога Шорри въехал Дикиор с сопровождением. Правда, рядом с монархом был человек замотанный в плащ так усердно, что Яур, встречающий своего приемного отца, даже лица его не смог увидеть.

— Где Акион? — спросил его король, спешиваясь.

— Под присмотром у охраны, в своих покоях. — ответил Рысь — Я не поднимал шум, стражники просто говорят, что герцог занят и никого к нему не пускают.

— Ты уверен, что он не чист?

— Я доказательства собрал. — обиделся Рысь. — Думаете, я способен на клевету?

— Боги с тобой! Нет, конечно! Давай, вводи меня в курс дела.

— Да, — ответил маг, не переставая коситься на фигуру в плаще. — Ваше Величество, а кто это с Вами?

Дикиор обернулся, проследив за взглядом сына:

— Потом познакомлю. Сначала дела. — сказал громко, словно не одному Яуру.

***

И полетели головы. Инэми с удовольствием наблюдал за процессом разбирательства из тени. Поначалу его совсем не радовало то, что Юнэми ведет себя, как ручная собачка Его Величества, разве что хвостом не виляет за неимением такового, но после, присмотревшись, понял, что это не совсем те отношения, какие он вообразил себе вначале. Они вели себя так, словно были родственниками и обращались друг к другу с уважением и доверием. И Юнэми действительно иногда называл его отцом!

Инэми и сам не понимал, что чувствует, наблюдая за ними. Ревность? Раздражение с некоей долей зависти? Ему бы все так просто забыть и жить, как ни в чем не бывало. Облегчение от того, что наконец-то его нашел? Но на самом деле он, никогда не лезший за словом в карман, не знал, как начать разговор с Юнэми.

Если сначала он хотел уговорить его найти артефакт богини и соединиться, то теперь уже не знал, хочет ли этого. Может быть, пусть хотя бы одна его половина, Юнэми, не живет с тем кошмаром, с которым привык засыпать и просыпаться он?

Он всегда любил Юнэми. Да и как можно не любить оторванный кусок своей собственной души? Но теперь не знал, уйти или остаться. Лучше было бы уйти, потому, что он больше не хотел, чтобы Юнэми вспомнил его. Раньше он засыпал и просыпался с вопросом: «Где ты?». После он каждую ночь обращался к нему с просьбой: «Вспомни меня!». И, наконец, найдя его, собирался тихо уйти. Они вообще не должны были встретиться. Не зря же их так старательно разделили?

Инэми находился всего через стену от Юнэми. Он чувствовал, как тот дышит во сне, знал, что ему сниться, слышал, как бьется его сердце. Уйти? Как вообще можно уйти от себя самого? Бред. Это то же самое, что вырвать свое сердце, забросить его подальше и попытаться уйти в другую сторону. Без сердца далеко не уйдешь.