Где ты теперь?

Сев в машину, мы с Карлом помчались по холмам, покрытым проседающим снегом, и уже через полтора часа были в Торсхавне. Софус жил почти в самом конце Ландавегура, но мы с первой попытки отыскали его дом, позвонили и с нетерпением ждали, когда Оули откроет дверь.

– Матиас! – воскликнул он.

– С Рождеством!

– А ты не рановато поздравляешь? – Он высунулся наружу, словно пытаясь по погоде определить, какое сегодня число.

– Лучше перестраховаться, – ответил я, – Рождество всегда приходит неожиданно.

– Это верно.

Оули опять замолчал. Я воспользовался этим.

– А это Карл, – сказал я, и Карл с Оули пожали руки, – он приехал отовсюду.

– Вот как? – спросил Оули, а потом, обращаясь к Карлу, уточнил: – Правда, что ли?

– Карл говорит только по-английски. Вообще-то он изначально из Америки.

Тогда Оули заговорил на английском и вновь представился. На этот раз у него получилось лучше.

– Но вы давайте. Заходите. Сельма терпеть не может сквозняки.

– Кто ж их любит? – сказал я, и мы прошли вслед за Оули в прихожую, а потом в гостиную. Я заметил, что, переехав в новый дом, они обставили его так же, как было в Гьогве. Наверное, они перед отъездом перефотографировали все в их старом жилище. Я снова почувствовал себя дома. Усадив нас на диван, Оули позвал жену и сына, и сперва на втором этаже послышалась какая-то возня, а потом они бегом спустились по лестнице в гостиную, Сельма крепко обняла меня, познакомилась с Карлом и вышла на кухню сварить кофе, а затем ко мне подбежал Софус:

– Матиас!

– Привет!

Софус тоже крепко обнял меня. Не знаю, ожидал ли я такого.

– Я получил твое письмо, – сказал я.

– И я тоже твое получил.

– Я же обещал.

– Угу.

– Ну как, Матиас, – послышался с кухни голос Сельмы, – съездил в Норвегию?

– Да, – крикнул я в ответ, – но потом все равно вернулся. Здесь же самое лучшее место в мире.

Она не ответила, может, не расслышала.

– Почему ты так редко заходишь? – поинтересовался Софус.

– По-моему, я тебе больше не нужен, ты же стал совсем взрослым. Ты теперь ходишь в настоящую школу, и у тебя наверняка полно друзей. А может, у тебя и девушка есть?

– Ну уж нет!

– Ой, прекрати, Софус, – сказал Оули, – это же неправда.

– Нету у меня никакой девушки!

– А как же Анника?

– Анника очень хорошая.

– А кто такая Анника?

– Она мой друг!

Но мы настаивали на своем, ему, похоже, только этого и надо было. Анника была все равно что девушка, если учесть психологию двенадцатилетних. Софус рассказал, что она учится в параллельном классе, живет на Персконугета и играет в футбол лучше его. У нее очень длинные волосы, два брата, оранжевый велосипед с трехголосым звонком и целая куча дисков. А это много значит. Я перевел все это Карлу, и тот воодушевленно закивал.

– Похоже, ты сейчас самый счастливый человек в Торсхавне, – сказал Карл, – с такой-то… подругой.

Я перевел его слова Софусу.

– Но она мне все равно никакая не девушка.

– Ну, ясное дело, нет, – в один голос ответили мы с Карлом, каждый на своем языке. Будь с ней добр, Софус, подумалось мне, не забывай ее даже через десять лет, встречайся с ней так же часто, как сейчас, не прячься от людей, а то потеряешь их, одного за другим, и больше не вернешь.

Сельма принесла кофе. Мы выпили его. Налили еще. Опять выпили.

– Ну, Матиас, ты теперь постоянно живешь в Гьогве, да? Софус говорит, ты деревья сажаешь. Ты молодец. Нам как раз это и нужно.

– Фабрика закрывается.

– Ты о чем это?

– На Фарерах слишком мало сумасшедших, поэтому дело не идет, и государство решило прикрыть лавочку.

– О нет!

– О да.

– Да ведь из Гьогва и так почти все уехали!

Улица счастья, тебя больше нет,
Целый квартал – он исчез тебе вслед.
Больше не слышно здесь смеха и пенья,
В небо бетонные рвутся строенья.[99]

– О чем эта песня? – спросил Карл.

– Улица счастья. Happy street. Старая песня, – ответил я, – the times they are a-changing.

– Это точно.

– Да, для Хавстейна это был удар.

– Ты о чем это? – спросила Сельма.

– Ну, он же все это затеял, верно? Это же он придумал основать на Фабрике реабилитационный центр, его отец вложил в это дело деньги, а сам Хавстейн изо всех сил старался, чтобы центр заработал, он перестраивал, доделывал, ты только представь, если бы у тебя отняли то, что ты своими руками создал, это нелегко перенести.

– Не стоит так верить рассказам, Матиас.

– То есть?

– Все не так, как кажется.

– ?..

– Хавстейну нелегко пришлось, – вздохнула Сельма, – это долгая история.

– Вот как?

Опустив голову, Оули молчал, ему этот разговор явно не нравился. Сельма откашлялась.

– Ну, он… у него… знаешь, было время, когда говорили, что он запил. Насколько я понимаю, это семейное, и началась эта история очень давно, – она смутилась, – нет, знаешь, спроси лучше у него самого. Я не хочу, чтобы ты об этом узнал от меня.

– То есть все неправда? Это не он с отцом открыл Фабрику?