Где ты теперь?

Занятия опять начались во вторник, и я помню, что когда тем утром я зашел в класс, все затихли. Разговаривали со мной по-прежнему только Йорн, Роар и Хелле, но когда во дворе я вдруг поворачивался, то ловил на себе взгляды, они мне дырку в спине просверлили. Когда я шел на урок по коридору, те, кто был в коридоре, отходили, уступая мне дорогу. Проходили недели и месяцы, а ситуация только ухудшалась: я вдруг стал необыкновенно популярным, на каждой несчастной перемене со мной заговаривали о том, как я пел, а я выходил на улицу и мерз там, пытаясь казаться незаметным, но, естественно, безуспешно. Мир открыл для себя Матиаса, и с этим почти ничего нельзя было поделать. Поздно было раскаиваться в своем поступке, даже учителя стали обращать на меня больше внимания и чаще спрашивать. Я чувствовал, как стены подступают все ближе и ближе, загоняя меня в угол, даже если я находился в просторном помещении, и поэтому, наверное, однажды посреди одной из бессмысленных бесед с человеком, которому вообще-то не было до меня никакого дела, я решил, что больше никогда не буду высовываться. Я скучал по своему собственному мирку, где все зависело только от меня, где был только я и космос, Вселенная, Buzz & me.[21] Разговаривал я по-прежнему мало и на уроках делал по возможности даже меньше обычного, но, конечно, это лишь усугубляло ситуацию – они хотели, чтобы я вступил в школьный театр (вот только этого не хватало), а всем начинающим группам вдруг срочно понадобился новый вокалист, но я отказывался. Так просто меня не сломаешь. Хелле тем не менее относилась к этому по-доброму и изо всех сил старалась понять, почему я хочу избавиться от всеобщего внимания, хотя на самом деле она так и не поняла. Я сидел дома, у себя или у нее, выходил куда-то еще реже, чем раньше, и когда к концу третьего года начали обсуждаться планы дальнейшей учебы, я врал, что поеду в Осло и буду поступать там в университет, на такой-то и такой-то факультет – уж не помню, что именно я плел. А в тайне ото всех я заполнил заявление в школу садоводства, курсы и все остальное. Знали об этом только Хелле, Йорн и Роар. И они молчали.

Некоторым не нужен весь мир, даже если он у них в руках.

Некоторым не нужна собственная страна.

И некоторым не нужна даже школа в Ставангере.

Некоторым нужна только часть от целого.

Это полезно, хоть и бывает так из-за застенчивости.

Не все хотят обладать целым миром.

Мне нужно было лишь мирное существование.

Я сидел на стуле и смотрел на цветы, тянувшиеся к входной двери. Завтра их предстоит развозить – не забыть бы. Было половина третьего, и скоро она должна позвонить, как обычно, Хелле скоро позвонит, мы договоримся встретиться, я выключу свет, запру двери и поеду домой в Стурхауг, в нашу квартиру.

Цифры на электронных часах над дверью показывали 14:31.

Я сидел на стуле и пил кофе.

14:32.

Я сменил позу.

14:33.

Закрутив крышку термоса, я положил его в пакет.

14:34.

Позвонила Хелле.

– Привет, – сказала она, привычный мягкий голос в трубке, летящий через километры кабелей, соединительных узлов и электрических импульсов с другого конца города.

– Привет, – ответил я с каким-то детским нетерпением, хотя детство давно уже закончилось.

Голоса на заднем фоне, ее мир, наполненный голосами.

– Ты телевизор смотришь? – спросил я.

– Да, – ответила она.

– Что показывают?

– Да ничего особенного, просто так включила. Опра, по-моему.

– Ясно.

Молчание.

– Ну, – начал я, – пойдем куда-нибудь вечером или как? – Я поправил цветы и стряхнул со стола пыль. – Может, в кино или еще куда?

– У меня тренировка, – сказала она, – а потом мне сегодня вообще-то надо с Карианне встретиться. Вечером.

– Ясно.

– Ну, я…

– Нет-нет, все в порядке.

– Правда?

– Ну конечно. Естественно. Можем завтра сходить куда-нибудь. Или на выходных. Что думаешь?

– Да, наверное, – только и сказала она.

Цветы, лежащие на столе, надо поставить в воду. От такой жары они погибнут. Я поднес трубку к другому уху.

– Ага… ну, тогда до встречи, – сказал я.

– Ладно.

– Ладно. Люблю тебя.

– Я тоже.

– Пока.

– Пока.

Я положил трубку, еще полчаса повозился в магазине, потом запер двери и поехал домой, оставив цветы на столе умирать.

Я сидел на диване в гостиной. Смотрел новости. Телефонный звонок. Репортаж о крушении корабля у Филиппинских островов. Кто-то звонил. Я выключил звук, поднялся и взял трубку, глядя на безмолвный экран телевизора. На другом конце провода мама. Привычный голос. Я смотрел на экран.

– Алло, – сказала она.

Общий план – волны крушат корабль, азиаты в панике сбиваются на носу.

– Как дела?

– Да все в порядке, – отвечаю я.

Крупный план – мать с ребенком в спасательной шлюпке, глаза широко раскрыты.

– Как на работе?

– Все цветет и пахнет.

Молчание.

– Это хорошо. А как Хелле?

– Да и у нее тоже все хорошо.

– Да, она всегда держалась молодцом.