Где ты теперь?

Потом мы пожали руки и уверили друг друга, что все в порядке, а он сказал, что по-прежнему любит меня, и я принес ему из ванной туалетную бумагу. Затем в кабинет зашла НН и, посмотрев на нас, накричала на меня. Выходя из кабинета, я заметил, как он, прижав туалетную бумагу к носу, сметает землю и остатки растения в совок, и почувствовал глубокий укол совести. Все получалось не так, как следовало бы, а я только усложнял жизнь окружавшим меня людям, которым и без того едва хватало сил, чтоб не сорваться.

Все закончилось так, как и должно было. Интервью. Через четыре дня оно появилось в газете и занимало целый разворот. Посвящено оно было в основном Магнуссону, чьи мечты в виде вечнозеленого японского садика в Вестманне наконец-то сбылись. Магнуссон оказался очень разговорчивым и не имел ничего против большого репортажа в газете. Он рассказал о Японии, о своей жизни, о доходах, семье и предприятиях, и еще рассказал, где производится лучший шелк. Журналисту оставалось только записывать, а Магнуссон лишь подливал саке и раскрывал душу нашему всенародно признанному репортеру. Тем не менее мне тоже уделили внимания больше, чем хотелось бы. Естественно, моя выходка пришлась очень кстати, и журналист показал меня если не лучшим образом, то очень наглядно. Он почти полностью напечатал то немногое, что ему удалось из меня выжать, и я, согласно всем правилам искусства, предстал как гениальный садовник, живущий в реабилитационном центре для душевнобольных. Помимо этого, большую часть страницы занимала моя фотография с подписью: «Садовник от Бога за работой». На фотографии я стоял на коленях, склонившись над вазой и пытаясь отвернуться от фотоаппарата. Фотография получилась дурацкая, и, по-моему, поместили ее в газету не из добрых чувств. Ни фотография, ни статья, в которой описывались мои неординарные садоводческие таланты, не были сделаны из добрых побуждений. Он знал, что благодаря этому репортажу интерес ко мне как к садовнику возрастет, начнутся звонки, а именно этого мне хотелось меньше всего. Но мне было плевать. Решение принято. Я разбил на Фарерах свой последний садик.

Хавстейн ловко оформил все необходимые бумажки и заверил их печатями, поэтому теперь найти работу мне было довольно просто. Через неделю, захватив бумагу, подтверждающую мою личность, я отправился в Торсхавн, заскочил там в одно из региональных управлений, а через полчаса вышел уже заново трудоустроенный. На следующий день я работал на посадке леса на Фарерах. Работа занимала три дня в неделю. Я был лесорубом наоборот: вместе с двумя ребятами из Квивика — Херлуфом и Йоугваном — мы сажали лес на пустоши у Хвитансвегура. Херлуф и Йоугван были примерно моего возраста и работали при региональном управлении уже много лет. Сажали мы старательно, по всем правилам природы и искусства, хотя большинство наших деревьев было обречено на гибель из-за солености почвы, ветров или овец, но работа была неплохая. Мне удавалось действительно взять себя в руки, общаться и принимать участие в жизни: мы с Херлуфом и Йоугваном ездили в Торсхавн обедать, раз в неделю я заходил в управление, беседовал там со служащими и пил кофе с начальником. Я был сама любезность, стал вежливым и отзывчивым, такими темпами мне скоро можно будет песок в Сахаре продавать. Не знаю, притворялся я или действительно стал другим, стараясь быть заметным, как и предлагал Хавстейн.