Где вера и любовь не продаются. Мемуары генерала Беляева

На Великой войне я не представлял себе командира полка иначе, как на охапке соломы, с картой в руках, диктующего распоряжения своим офицерам. Здесь, в кавалерии, в той молниеносной борьбе, где играет роль только глазомер и натиск, где быстрое изменение обстановки требует немедленного решения, где потерянная минута превращает победу в поражение, – дело совершенно иное. Начальник дивизии, командиры полков стоят во весь рост на курганах, которые служат им наблюдательными пунктами, не считаясь с несколькими снарядами, брошенными в их сторону в разгаре боя, и даже пренебрегая свистом пуль. К этому надо привыкнуть.

Но на лице Эрдели видна какая-то неуверенность. Он пристально разглядывает камыши, где залегли спешенные казаки и черкесы, на противоположные гребни, где засели красные, и следит за перестрелкой, то загорающейся, то затухающей вдоль всей линии. Потом подымает бинокль и всматривается в направлении на железную дорогу, где то и дело поднимаются облачки пара маневрирующих паровозов. Вот один из них останавливается и выпускает пару 105-миллиметровых снарядов из дальнобойного орудия.

Эта неопределенность положения меня начинает нервировать.

– Ваше высокопревосходительство! Разрешите мне проехать вперед, взглянуть на мои орудия, разбросанные по фронту.

– Поезжайте, взгляните, что там делается, и потом доложите мне.

Мой конь не нуждается в шпорах. Легкое прикосновение шенкеля – и он уже несется к кургану, на котором виднеется значок Килидж-Гирея.

– Как дела?

– Неважно… Вы видите, против нас массы пехоты при тридцати пулеметах на тачанках. Они засыпают нас пулями… А у нас всего несколько десятков патронов на ружье! Часа два продержимся, а потом…

– Так разве нельзя в шашки? – Можно бы…

– Ну так что же?

– Но ведь Эрдели потерял сердце. Он никогда не решится!

– Я поеду к Топоркову, у него моих два орудия. Посмотрю, что там делается.

– Поезжайте.

Топорков засел в камышах. Невдалеке оба орудия с ничтожным количеством патронов для самообороны. Кругом свищут пули, мой конь шарахается, отмахиваясь от них хвостом, как от шмелей.

Я слезаю и подхожу к Топоркову.

– Как дела?

– Плохо. Казаки не продержатся и двух часов. Видите, как по нас сыпят из пулеметов? А у нас по три патрона на казака.

– А нельзя атаковать?

– Можно бы… Есть тут балочка с крутыми берегами, по ней пустить сотни две – прорвут.

– Так почему же?..

– Да вы видите, весь полк растянут в ниточку… А их тут будет тысяч тридцать.

– А где другие полки?

– В отделе.

Я поскакал обратно к Султану.

– Топорков говорит, у него впереди есть балочка… Сотни две могли бы прорваться во фланг неприятеля.

– Разумеется, если б Эрдели дал свой конвой! Ведь у него полтораста человек, а болтаются они зря.

– Напишите, я сам отвезу ему. Ведь если мы отступим, пехоте не удержать за собой железную дорогу. Мы потеряем Екатеринодар и потеряем все!

– Попробуйте-ка!.. Он никогда не отдаст своих. Может, вы сами скажете ему это…

Уговаривать меня не пришлось. Спустившись с пригорка, я пустил коня полным галопом.

О ужас!.. Наш флаг качается… его снимают. Эрдели уже спустился под горку и садится на лошадь… Они уходят. Конвой змеится по пыльной дороге. Я лечу в карьер, но догоняю их уже на полпути к станице.

– Что скажете?

Я объясняю обстановку:

– Если мы отступим, противник погонит нас обратно, пехота не удержится, и тогда все пропало. Ваше высокопревосходительство, дайте мне ваш конвой, я сам поведу его по этой балке, мы прорвем неприятеля и обратим поражение в победу!

Эрдели задумался.

– Возьмите эту записку и свезите ее Султану. Конвоя я не дам, пусть сам атакует.

Я поскакал обратно.

Султан завертелся на своем посту, нетерпеливо втягивая воздух.

Вынул книжку и написал приказание.

– Вольноопределяющийся Вадбольская!

– Ваше Сиятельство!

– Отвезите эту записку Топоркову. Пусть выделит из своего полка две сотни и атакует.

Молодая девушка в элегантной черкеске мигом взлетела на коня и помчалась к камышам. Через несколько минут она вернулась:

– Поручение исполнено!

Все мы впились глазами в горизонт. Минуты казались часами…

– Ну вот, когда красные пошли на нас в атаку! – неожиданно прорывается у Килидж-Гирея. – Смотрите…

На неприятельском гребне все поднялось и ощетинилось массами пехоты… Пулеметы грузятся на тачанки… Но вот на их левом фланге показывается столб пыли и из балки вылетают сотни казаков с шашками наголо. Красноармейцы рассыпаются во все стороны.

– На коней садись! – командует Султан. – Скачите, скажите Эрдели…

Я не дослушал остального… Я уже лечу во весь опор, но нагоняю Эрдели только на холме в нескольких сотнях шагов от станицы. Весь штаб уже рассеялся по гребню. Я соскакиваю на скаку и подхожу к генералу.

– Ваше приказание исполнено!

– Ну и что же?

– Противник прорван и в беспорядочном бегстве отходит по всей линии…

Минута молчания. Эрдели, конечно, в восторге, но не хочет показать этого.

– А вы очень этому рады? – спрашивает он с легкой усмешкой.

– Я в восторге!

– Почему же именно? – Я не ожидал такого странного вопроса. Но я сдерживаюсь и отвечаю в том же тоне.