Где вера и любовь не продаются. Мемуары генерала Беляева

Совершенно неожиданно мне доложили, что в батарейной лавочке похищено 148 руб. 60 коп. выручки. В минуту головокружительных успехов это для меня было потрясающим ударом.

Я тотчас же приказал выстроить батарею. Напряженное внимание, глубокое огорчение сменили на этот раз на лицах солдат обычное выражение радостного ожидания.

– Сегодня, – сказал я им, – я собрал вас, чтоб поделиться с вами глубоким огорчением. Нашелся между нами недостойный, который украл молоко из груди родной матери. Вы знаете, куда шли лавочные деньги, вы видели, как мы украсили нашу жизнь теми экономиями, которые годами пропадали напрасно. Еще позавчера начальник артиллерии предлагал мне одну из гренадерских батарей в Тифлисе, где меня ожидала легкая карьера, а мою жену – спокойная городская жизнь. Я отказался. Я сказал, что для меня нет батареи лучше нашей, нет радостей, которых я не мог бы разделить с вами. Теперь мне приходится раскаиваться: нашелся негодяй, который доказал мне, что не все мои солдаты понимают меня, не все готовы меня поддержать, не все дорожат честью своего имени, имени нашей батареи.

Едва сдерживая негодование, я бросился на коня и ускакал домой. Ни шуток, ни песен не слышалось в эту ночь среди солдат. Плохо спали люди, собирались кучками, и судили, и рядили, как изловить вора и что ему сделать. Не спалось и мне: что пришлось бы внести эти деньги, это было бы еще не так важно. Но судебное разбирательство влезло бы в нашу жизнь до мелочей и наложило бы свою мертвящую лапу на все мои начинания, а завистникам развязало бы языки.

Как всегда утром, я сел на коня и стал спускаться по дороге к Гомборам. Но не успел я отъехать на сотню шагов, как навстречу на неоседланной лошади, в одной рубахе, с шестом, на котором болтался пустой мешок, вылетел один из моих солдат, задыхаясь от волнения.

– Ваше высокоблагородие! Честь имею представить: я нашел сполна все деньги. Не хочу отдавать их никому, окромя вас… Извольте получить.

– Что такое? Как ты их нашел, герой ты этакий?

– Извольте видеть… Я, значит, хлебопек, пошел спозаранку выколачивать мучные мешки об дерево, что рядом с кухней. Глядь, а на дереве – кол, а на колу веревка, спущена в дупло. Я за веревку, а на ней мешок, а в мешке все до копейки, 148 руб. 60 коп. Это, значит, ночью мы все не спали, судили, рядили, что сделать вору, когда он попадется, а он под утро и подкинул. Вот, извольте, все сполна.

Надо ли описывать взрыв радости, последовавшей за кошмаром вчерашнего дня! Я очнулся лишь тогда, когда при криках «ура!» солдаты внесли меня на руках в канцелярию. Большего триумфа я и ожидать не мог бы. Одним ударом возвращено все: и доверие, и радость, и уверенность.

Но за этим ударом последовал неожиданно другой, посерьезнее. У часового нашей батареи сорвали печать, находившуюся под его сдачей. Дело грозило каторгой солдату, тяжелой карой всему караулу, срамом нашей батарее и позором командиру.

– Вот как было дело, – докладывал фельдфебель. – Я вижу, стоит часовой, отдает честь дежурному офицеру, подпоручику Расторгуеву, а тот ему что-то приказывает. А в это время ихний фельдфебель – рукой за спину часовому и сорвал печать.

– Так ведь это вооруженное нападение на караул. Катайте сейчас же рапорт на Высочайшее имя. Кто еще видел это?

Рапорта подавать не пришлось. Как только командир дивизиона получил его, он вызвал меня, упрашивая, чтоб я взял его обратно, а рапорт Расторгуева порвал при мне. Я ограничился этим, но не мог понять, как в припадке зависти шли на всякое преступление, не понимая, что они же первые пострадают и покроют позором всю часть.

Но этим не кончилось. По окончании лагерного сбора я собрался на месяц в отпуск, пользуясь затишьем до прихода новобранцев. Как всегда, мы остановились у Ватцеля и мечтали встать попозже, как вдруг швейцар разбудил меня словами, что меня спешно просит приехавший генерал. Быстро одевшись, я выскочил к нему – это был Андреев, начальник 2-й Кубанской казачьей дивизии.

– Вот, дорогой мой, вам урок на будущее время. Вся ваша блестящая служба сводится на нет, если вы не заручились личными отношениями. Ваш негодяй командир дивизиона (мы его хорошо раскусили), получив приказ о пробной мобилизации одной из его батарей, нарочно дал вам уехать, чтоб в ваше отсутствие оскандалить вашу батарею. На счастье, эту неожиданную поверку должен был произвести один из моих бригадных, генерал Арутюнов, который просил меня предупредить вас, так как вы знаете, что отсутствующие всегда виноваты.

К счастью, я не успел еще отправить лошадей, Александру Александровну я оставил у друзей, а сам через несколько часов сидел уже в канцелярии. На вопрос командира дивизиона, почему я вернулся, я сказал ему, что забыл документы по имению. А через час примчалась вся поверочная комиссия.

– Мобилизация прошла прекрасно. Арутюнов подал рапорт о блестящем состоянии батареи, на котором расписались все члены комиссии, и все мы тронулись обратно в Тифлис.

Перед выходом в лагери я построил всю батарею и сказал им приблизительно следующее: