Где ж это видано?!

Как вдруг — была ли то оружейникова жена или просто какая-нибудь партизанка — из подсобки стали раздаваться выстрелы, не слишком точные, но систематические, во всяком случае, настойчивые, и настолько решительные, что не прекратились, даже когда мы поспешно выскочили из магазина. Оказавшись на улице, мы поняли, что женщина продолжает стрельбу, паля наобум во все, что движется, так что вокруг нас зеваки стали валиться наземь, как мишени в тире, а осколки автомобильных стекол посыпались на головы, как град. Благоразумно решив не давать ей отпора, мы все вместе побежали вниз под гору — Болван, братишки и отец, не забывая про бабушку, которую мы несли на руках, а она в это время издавала воинственный клич о скором реванше и командовала нами, как лошадьми, слишком разъяренная, чтобы всерьез волноваться. Так мы и пробежали всю улицу Церкви, под свист пуль и бешеный стук сердца, задыхаясь не столько от бега, сколько от разбирающего нас смеха… Заняв оборонительные позиции в большом здании крытого рынка и почувствовав себя в полной безопасности, мы поняли, что один из нас уже не смеется. Это Болван осознал, до какой степени страх подавил его репортерский инстинкт, что он в панике даже камеру оставил там, наверху, и, значит, только что ни много ни мало упустил шанс заснять великолепную бойню, заваруху вроде тех, что можно увидеть в Центральной Америке во время очередной революции.

Кажется, служители порядка потратили уйму времени, чтобы усмирить оружейницу. Ясное дело, она нашла повод, чтобы дать выход своему хроническому недовольству жизнью и одним махом избавиться от многолетней вялотекущей депрессии, которая благодаря нам выплеснулась наружу и, стало быть, миновала без следа.

Хуже всего, что в вечерних новостях не показали ни кусочка этой уморительной заварухи, лишь несколько кадров постфактум: маленький уютный городок в погожий день, улица Церкви с ее тенистыми уголками, журчащий фонтан с двух или трех разных точек да местные бездельники, выпивающие под зонтами от солнца цвета анисовой водки, — в общем, полная идиллия.

* * *

Мы готовились очень тщательно, работали всем коллективом, а поскольку просто так ничего не случалось, оставалось одно решение проблемы: инсценировка. Главная задача охотника за хорошими кадрами примерно та же, что у браконьера, — заманить добычу, говорил Болван.

Чтобы предотвратить возможные сбои, он даже установил вторую камеру на противоположной стороне двора, и наш двор стал похож на съемочную площадку. Бабуля, которая знавала времена, когда у гражданского населения еще не было огнестрельного оружия, и считала, что убивать поросенка голыми руками должен уметь каждый, наконец была поддержана самой жизнью… Потому что во имя традиции, этой кокетливой постановщицы театрализованных анахронизмов, Болван хотел обессмертить ту славную эпоху, когда человек и животное сражались на равных, те доблестные времена, когда свой ужин надо было заслужить, а героизм был делом будничным и люди без колебаний подвешивали поросенка за ноги и вспарывали ему брюхо… Болван, в котором вдруг проснулся поэт, уверял что, во-первых, мы будем сполна вознаграждены прекрасным зрелищем, а к тому же под видом этнографических зарисовок в стиле репортажа о возвращении исконных традиций — вроде умерщвления поросенка голыми руками — съемку можно будет пристроить сразу в целую кучу передач о природе.

А вот о чем этот мошенник нам не сказал, так это о том, что он, оказывается, надеялся на нашу неопытность и хотел, чтобы так или иначе свинья вновь одержала над нами верх.

Предварительно сама бабушка проинструктировала нас, как превратить свинью в свинину и навсегда обездвижить стокилограммовую тушу копытного животного без единого выстрела. Во-первых, следует притаиться у выхода из свинячьей конуры. Во-вторых, нужно приманить свина, чтобы ему захотелось выйти. В-третьих, дать ему пару раз поленом по затылку в тот момент, когда он выходит, при этом если второй удар придется не по голове, а, скажем, по почкам, то зверь уйдет.

Прежде чем выйти на сцену, отец на некоторое время уединился в глубине двора. Он ходил кругами вокруг лужи, мысленно репетируя маневр. Издалека чувствовалось, что он крайне возбужден, несколько обеспокоен — в общем, обезоружен в полном смысле слова.

Далее, нужно было найти ему полено, хорошее эргономичное полено, которое бы удобно легло ему в руку, легкое, но достаточно солидное, чтобы остановить на месте ракету весом в сто двадцать кило. Перебрав все поленья, отец в конце концов остановил свой выбор на лопате, поскольку этот инструмент не только имел длинную и крепкую рукоятку, гарантирующую результат, особенно если бить металлической стороной, но и издавал при ударе приятный музыкальный звук.

Как раз при виде лопаты на бабулином лице появилась тень беспокойства, старушка испустила тяжелый вздох, в котором слышалось недоверие и даже некоторая растерянность. По такому случаю ее усадили в первых рядах, чтобы у нее был хороший обзор и нам не пришлось бы потом рассказывать ей, как все было.