Где живет голубой лебедь?

Послушаешь их — и в самом деле все были такие счастливые!

Потому что сейчас я тоже знаю — я была счастливой. Самой счастливой на всем белом свете!

Удивительное дело, ведь в ту пору я этого еще не сознавала. И у меня были, как, должно быть, у всех, свои неприятности. Я, например, очень обижалась на маму. Прежде всего за то, что она требовала от меня непосильного.

Я не любила стелить свою кровать; и на столе, на котором я готовила уроки, у меня постоянно был беспорядок: книги навалены одна на другую, тетради разбросаны, чернильница всегда открыта.

Мама не уставала повторять:

— Приучись убирать за собой. Слышишь?

— Сейчас, — отвечала я.

— Убери свой стол, — неотступно требовала мама.

— Сейчас, — говорила я.

А мама настаивала:

— И пыль сотри, а то на твоем столе можно писать даже без чернил.

Я злилась и бежала к папе жаловаться. Папа понимал меня, как никто. Он тоже никогда не убирал свой письменный стол.

И мама говорила о нас с папой:

— Что один неряха, что другой, в кого вы только такие?..

Теперь я поняла, это все были семечки, никакие не неприятности, так, ерунда на постном масле…

* * *

Утром тетенька из эвакопункта долго роется в своем потрепанном, видавшем виды портфельчике.

— Вот, нате, отдельная комната, только далеко, в Покровской слободе.

— Мне все равно где, — отвечает мама и протягивает руку за ордером.

Но тут вскакивает жена «психического». Темной цепкой ладонью выхватывает ордер из маминой руки.

— Как же это так? — надрывно кричит она. — Им двоим цельную комнату, а тут трое, да еще больной человек, инвалид самой первой группы, нам, стало быть, что же, в какую-либо ловушку идти?

В зале тишина. Все слушают, предвкушая нарастающий скандал: как-никак развлечение.

Мама говорит очень спокойно:

— Пожалуйста, берите…

Женщина несколько мгновений удивленно глядит на нее: она уже приготовилась основательно поорать; по-моему, она даже испытывает некоторое разочарование.

— Мы получим что-нибудь другое, — продолжает все так же спокойно мама.

Тетенька из эвакопункта проводит гребенкой по волосам — от лба к затылку и спрашивает:

— Вы сами-то кем работали?

— Учительницей.

— Интеллигенция, — говорит она. — Ну, что мне с вами делать?

Она снова без всякой нужды проводит гребенкой по своим волосам. В ее глазах, устремленных на маму, на мамино усталое лицо и бледные слабые руки, я читаю то же слово, сказанное давеча: «Интеллигенция…»

— Вы что, в школе работали? — спрашивает она маму.

— Нет, в институте связи.

— У меня племянница все хотела поступить в институт связи, да где уж теперь, война…

Чуть заметная улыбка озаряет ее краснощекое лицо:

— Теперь она на курсы сестер поступила, спит и видит на фронт уйти…

Есть люди, которым идет улыбаться. У нее, например, удивительно хорошеют глаза, сразу становятся ясными-ясными.

Я спрашиваю ее:

— Как вас зовут?

— Серафима Сергеевна, — отвечает она. — А что?

Не дожидаясь моего ответа, озабоченно хмурит брови. Улыбки уже и следа нет.

— Так что же мне с вами делать?..

А наша соседка между тем начинает быстро, лихорадочно собирать свои вещи. Она раскрывает и опять запирает свои чемоданы, связывает вместе одеяла, то и дело покрикивая на сына:

— Сережка, не путайся под ногами… А ну, давай помогай…

Она перевязывает чемоданы толстой веревкой, и они свешиваются один на грудь, другой на спину, в руках у нее мешок. И у Сережи мешок. Только муж с пустыми руками. Улыбаясь, он безмятежно идет за своей женой и за сыном, спотыкающимися на каждом шагу. Они идут занимать нашу комнату.

Все кругом провожают их завистливым взглядом. Они уже устроились, а как будет с остальными?

Должно быть, Эмилия тоже устроилась — ее не видать.

* * *

На следующий день нам приносят еще один ордер.

— Комната почти отдельная, — говорит Серафима Сергеевна. — Хозяйкина дочь и вы двое. В самый раз.

— Дайте адрес, — просит мама.

Она протягивает ей ордер.

— Улица Белинского, дом десять. Я спрашиваю:

— А если опять не пустят?

Мама дергает меня за руку.

— Что ты вмешиваешься? — шепчет мама, когда Серафима Сергеевна отходит от нас. — Мы и так уже ей надоели, и потом, смотри, скольких еще надо устроить!

И в самом деле, все ее обступили, все кричат в одно и то же время, она не успевает ответить и поминутно роется в своем портфельчике и вынимает ордера, а ей суют эти ордера обратно, каждому хочется жилье поудобней, побольше, поближе к центру…

Улица Белинского находится возле вокзала. Не только вокзал, но и вся площадь вокруг него забита людьми. Лежат прямо на земле женщины, маленькие дети, старики, старухи, лежат, окруженные своим скарбом, а с вокзала доносится шум поездов, и все новые толпы людей вливаются на площадь, на которой, кажется, и так уже нет ни одного свободного сантиметра…

Дом номер десять на вид уютный. В палисаднике растут ноготки и мальвы. Мирно, совсем как до войны, жужжат пчелы.

Дверь в дом не заперта. Мы входим в сени и сразу же попадаем на кухню. Большая русская печь, некрашеный, тщательно выскобленный стол, стулья вокруг стола.

Пол недавно вымыт, приятно пахнет влажным деревом, чистотой, домовитостью.