Где живет моя любовь

Палящее солнце и зной странно действуют на человека, особенно если он несколько часов подряд не слезает с трактора. Например, такой человек может вдруг задуматься о самых неожиданных вещах. Так и я, медленно двигаясь вдоль рядов в облаке пыли и солярных выхлопов, размышлял о черных рабах, которые когда-то обрабатывали огромные поля вручную. Наверное, в наших краях нельзя быть фермером и не думать о том, что происходило на этой земле полтора века назад. И ладно бы только поля!.. Почти все ирригационные каналы для осушения плодородных низин тоже были выкопаны чернокожими мужчинами и их сыновьями.

Рабами.

Подобные вещи с трудом укладываются у меня в голове. Когда, на каком этапе своей истории человек вдруг решил, что он может владеть другим человеком как вещью? Одно дело война… Я понимаю, что победитель, одолевший своего врага на поле боя, может забрать его дом и другое имущество, но покупать и продавать людей?!. Разве для этого Бог создал человеческий род? Лично я не согласился бы стать рабовладельцем за весь чай Китая. Да я и не понимал, как я мог бы «владеть» тем же Эймосом… Я готов был умереть за него, но если бы кто-то попытался продать Эймоса мне или кому-нибудь другому, такого, с позволения сказать, «человека» я, скорее всего, пристрелил бы как бешеную собаку.

Помню, когда я был мальчишкой и учился то ли в первом, то ли во втором классе, я пришел из школы и по обыкновению сразу помчался в поле, где работал мой дед. Взобравшись на трактор, я уселся на сиденье рядом с ним и стал смотреть, что он делает. Дед сеял – прицепленная к трактору запыленная сеялка разбрасывала семена и тут же заделывала их в землю. Дед правил одной рукой, шляпа на затылке, в зубах – соломинка. Именно тогда он показал мне старые, оплывшие канавы, которые много лет назад выкопали рабы. Не заметить их было просто невозможно – некоторые из них были такими широкими, что по дну мог проехать «Бьюик».

Каждый раз, когда Папа заговаривал о рабстве, его нижняя губа непроизвольно выпячивалась как у человека, который испытывает к чему-то глубочайшее отвращение. В тот день я спросил, почему не нашлось человека, который выкупил бы у хозяев всех рабов и отпустил их на свободу. Папа остановил трактор, заглушил мотор, усадил меня перед собой на крыло и сдвинул назад козырек моей бейсболки.

«Много лет назад, – сказал он, – такой человек нашелся. Он отдал все, что у Него было, выкупил всех рабов и дал им свободу».

Его слова показались мне странными.

«Как же тогда получилось, – спросил я, – что рабы появились снова?»

Папа ненадолго отвернулся, сплюнул сквозь зубы и переложил соломинку из одного угла рта в другой. Взгляд его был устремлен куда-то очень далеко – за край поля, за луг и даже за лес, темневший на горизонте.

«Я много об этом думал, – ответил Папа и улыбнулся. – И если я попаду в рай, это будет первый вопрос, который я собираюсь Ему задать».

С тех пор каждый раз, когда я вспоминаю о рабах, о Холокосте, о бойне в школе «Колумбайн»[10], о привязанной к дереву Аманде или о моем сыне, который покоится под каменной плитой, я чувствую, что Дьявол по-прежнему живет на Земле. Но это еще не все. Когда я слышу голос Мэгги, когда чувствую ее прикосновение или ощущаю на своей коже ее дыхание, я точно знаю, что Бог тоже находится совсем близко.

Рана у меня на руке давно зажила, но остался шрам, похожий на застрявший под кожей кусочек пластыря. Иногда по ночам я просыпался от того, что спящая рядом со мной Мэгги бессознательно ощупывала его кончиками пальцев.

Многие люди спрашивали у Мэгги, слышала ли она их голоса, когда лежала в коме. Я не спрашивал – в этом не было необходимости. Я точно знал, что меня она слышала. У любви есть свои особые способы и средства передачи информации. На них нельзя сослаться в суде, их нельзя воспроизвести в лаборатории, да и в медицинской карте вы не увидите никаких ссылок на что-либо подобное. Это – таинственный язык сердца, и хотя он до сих пор не расшифрован, поскольку состоит вовсе не из слов, которые можно услышать или записать с помощью известных нам букв или значков, им умеют пользоваться все, абсолютно все живые существа. Буквы этого языка начертаны в наших душах перстом самого Бога, поэтому люди начинают говорить на нем еще до того, как появиться на свет.