Где живут счастливые?

Глаза «преследователя» смотрели на неё с восхищением. «Не убегу», - пронеслось в голове.- Не убежала. Слава вскоре предложил расписаться. Я замуж так рано не собиралась, хотелось встать на ноги, ведь я в Москву приехала не от хорошей жизни, мама второй раз вышла замуж, отношения с отчимом не складывались. Но Слава слушать не хотел. «Ты моя судьба, я тебя не отпущу».

Человек предполагает, Бог располагает. Всегда так было. Они жили скромно, в коммуналке, по-студенчески беззаботно, но с сухим вином «Ркацители» отмечали успешно сдаваемые зачёты, с рюкзаками уходили в отпуск, читали по очереди нашумевшие бестселлеры, стояли в очередях на художественные выставки. Радовались друг другу и с нетерпением ждали ребёнка.

Но шло время, ожидание затягивалось. Тамара после института работала психологом. В дело окунулась с головой, но мысли о будущем ребёнке не только не покидали, они присутствовали всегда, они были причиной бессонных ночей, скрытых слёз и затяжного уныния. Слава не заводил разговоров на больную тему, но она не маленькая, понимала, что и он давно уже готов принять на себя отцовское бремя. Ей приходилось разговаривать с женщинами, во главу угла поставившими карьеру. Да, они могли иметь детей, но хотели добиться положения в обществе, горшки и кастрюли их не вдохновляли, и если уж случилось им родить, то помеху эту устраняли няньками, выписанными из деревень родителями, ясельной пятидневкой. Тамаре завидовали - свободная, не связанная по рукам. А она их не понимала. Как может быть помехой крошечный комочек, кровиночка? Если по работе приходилось посещать детский дом, приезжала больная. Детские, переполненные ожиданием глаза преследовали её, казённый быт детишек её пугал. Она всё глубже вникала в проблему брошенных детей, но сердце её всё определённее и определённее настраивалось на простую мысль: не говори, сделай. Говорить-то мы все мастера, давать советы и консультировать - делай так - все могут. Вот она и подковалась отлично. Владеет статистикой, знает психологические особенности семей, в которых есть усыновлённые дети. Но особенно царапала сердце судьба детишек усыновлённых, но не прижившихся в новой семье.

Она знала женщину, которую в детстве усыновляли семь раз. Пожив в доме, она успевала раздражить своим «неординарным» характером новоиспечённых папу и маму, и они приводили девочку обратно в детдом - не прижилась. Девочка стала мстить. Оказываясь в очередной раз в новых хоромах, она ломала игрушки, говорила поганые слова, не хотела слушаться. Нервы «родителей», надеявшихся на ангельского, ласкового, благодарного ребёнка, быстро зашкаливались на отметке «предел». Семь раз. Семь раз её брали за руку и уводили из детдома. Семь раз приводили обратно. Сейчас она в возрасте. Её зовут мужиком в юбке. Резкая, неженственная, с настороженным взглядом и прокуренным голосом, она не смогла иметь семью, не было детского опыта доброты, был опыт злобы. Горькая чаша детской неприкаянности в этом мире. Тамара видит эти судьбы, знает этих людей. Порыв усыновить ребёнка она пресекает в себе размышлениями о том, чем это чревато. Размышления пресекает порывом...

Семинар по проблемам женской эмансипации в гостинице «Измайлово». Тамара поднимается в лифте в зал заседаний. На одном из этажей входит немолодая черноглазая женщина. В тесноте встаёт против Тамары:

Бессовестная, ребёнок ждет её, а она не идёт, он домой просится, а ей всё некогда.

Тамара в ужасе смотрела на женщину, а та в выражениях не стеснялась:

Иди к своему ребёнку! Нечего тебе здесь делать. Мальчик ждёт, а она...

Тамара шагнула вслед за женщиной из лифта:

Что вы говорите?! Какой ребёнок? У меня нет детей...

Есть. Ждёт тебя. Иди... - и женщина назвала адрес одной из московских детских больниц.

Когда она пришла по адресу и увидела мальчика, напророченного ей незнакомкой, она чуть не лишилась чувств. Мальчик был как две капли воды похож на неё. Трёхлетняя кроха с Тамариными, слегка раскосыми глазами. Уже два раза мальчик успел побыть в роли приёмного сына. Оба раза неудачно. Слабое здоровье, плохая наследственность - и его возвращали обратно в казённую палату, и больничные няньки кляли по-чёрному с жиру бесившихся сволочей, для которых дети - игрушки. Мальчика звали Максим.

Не пойду, — сказал Максим и вцепился слабенькими пальчиками в спину кровати.

Она попыталась обнять его, но под фланелевой пижамкой ощутила напрягшееся враждебное плечико.

Не пойду...

Она отступилась. Стала приходить к нему просто так. Рисовать, читать книги, рассказывать истории. И он - пошёл. Охотно, с блестящими в ожидании счастливой семейной жизни глазёнками. Нет, нет, она не стала навёрстывать. Не стала пичкать шоколадом и осыпать положительными эмоциями, не стала человеком, компенсирующим недоданное... Она хорошо знала по своей работе, чем кончается такое баловство. Приёмные родители устают от собственной доброты, начинают слегка закручивать гайки. А дети, в свою очередь, познав вседозволенность, болезненно принимают неожиданные родительские метаморфозы.