Где зима тебя настигнет (ЛП)

– Они переезжали в теплый регион. В Мичигане холодные зимы, и моя мамэн... женщина, воспитавшая меня... у нее слабое сердце. Я собирала их вещи, и обнаружила на полке ее шкафа обычную коробку. Я не хотела совать свой нос… но подумала, что это наверняка модные туфли, которые она купила, но так ни разу и не обула. Это в ее стиле. – На губах Тэрэзы мелькнула тень улыбки, приподнимая уголок с одной стороны. – Она редко покупала что–то для себя, но когда такое случалось, например, сумочку или пальто, она не носила вещи, ведь они же «на выход». Она хранила их на особенный случай, который никогда не наступал.

Повисло молчание.

– Коробка выпала из моих рук, когда я ставила ее. Вещи разлетелись. И это были не туфли. Документы. На меня.

Он заставил себя вникнуть в ее слова.

– Они не рассказывали тебе...

– Нет, не рассказывали. И я помню, как перечитала документы... пять раз. Не сразу поняла суть. А потом... не поняла, что речь обо мне. – Тэрэза указала на себя. – Обо мне. Ну... они должны быть о ком–то другом.

Она нахмурила брови, словно это до сих пор не укладывалось в ее голове.

– Это все изменило для меня кардинальным образом. – Тэрэза прокашлялась. – До этого момента, исходя из всего, я была их дочерью. А потом раз... и я – чужая.

– Похоже на смерть, – сказал Трэз.

Она посмотрела на него.

– Да. Точно. Ты понимаешь.

Нет, на самом деле. Не особо.

По крайней мере, когда речь шла о деталях. Ее боль, с другой стороны? Да, ему она знакома, и он не хотел, чтобы Тэрэза знала, каково это. Никогда.

– Я умерла, – сказала она. – Та, кем я себя считала, умерла. И призрак остался в том доме. – Тэрэза вытерла лицо, словно ожидала обнаружить слезы на щеках. Словно когда–то они там были. Но сейчас – нет. – Мой призрак до сих пор там. Поэтому я в Колдвелле.

– Ты спросила своих... тех, кто вырастил тебя, об этом?

– Я зашла с бумагами в гостиную и положила на кофейный столик перед своей мам... женщиной, воспитавшей меня.

Трэз представил сцену без деталей к дому, к комнатам, коробке или женщине, только приблизительную суть конфронтации. И тем временем другая часть его протестовала этой попытке представить. Самой истории.

Это – не часть их общей истории.

И нельзя отрицать что это – ее прошлое.

Пытаясь примирить между собой две версии ее жизни, Трэз отвлекся, и ему пришлось заставить себя снова сконцентрироваться на ее словах.

Когда у него слетели планки, Тэрэза отнеслась к нему с уважением, и он поступит также. Это будет порядочно с его стороны. Позднее... он разберется с мыслями и фактами.

Хотя едва ли с этим ему больше повезет.

– Она застыла, – пробормотала его женщина. – И напряженность на ее лице сказала, что это правда. Я сказала ей... что–то в духе «это было неожиданно». Потом мы с братом поругались на глазах у отца с матерью. Она почти ничего не сказала. Просто сидела на диване, пока мужчины – один растил меня, другой рос со мной бок о бок – говорили. Они не понимали меня. Не понимали, что это наплевательское отношение к моему прошлому. Понимаешь? Я попыталась объяснить, что это предательство. Свою боль. Гнев. Вспыхнула ссора, и я ушла. Я должна была уйти... мы с братом сцепились как кошка с собакой, мамэн была расстроена. Полный бардак.

– А потом ты переехала в Колдвелл.

– Покинув дом, я осознала, что мне некуда податься. У кого мне остановиться? У двоюродных? Они не родные мне. – Тэрэза покачала головой. – Родные оказались мне чужими. Мой брат все знал, а я нет... кто знал еще? С самого начала? Меня словно раздели и это понимали все, кроме меня самой. Ложь, касающаяся фундаментальных вещей, выбивает почву из–под ног. Представь, как за секунду всех людей в твоей жизни заменяют актеры. Или нет... скорее родители, которых я считала настоящими, оказались актерами, играющими свои роли. – Она пожала плечами. – Может, другой на моем месте отреагировал бы иначе...

Трэз перебил ее.

– Не важно, что бы почувствовали другие. Речь о тебе.

– Я попыталась объяснить это своему брату. Он не слышал меня, отчаянно защищая родителей. И знаешь, потерять его было также больно, как и моих... тех, кого я считала своими родителями. – Тэрэза покачала головой. – Ведь семья должна говорить правду, да? Они – единственные, кто может сказать нам правду, даже когда мы не хотим этого слышать. Ведь нас связывает кровь.

Он подумал об айЭме, чувствуя тревогу.

– Да, но они тоже имеют право на ошибку.

Трэз должен был сказать это. Для себя. Он должен был поверить, что... Боги, он больше не знал, во что верить. В мыслях творился такой кавардак, тело ослабло, голова гудела.

Тем временем у Тэрэзы тоже вышла нелегкая ночь. Выругавшись, она сжала голову руками и задрожала.

– Я обидела ее. Вот что самое мерзкое. Моя ма... та женщина... когда я уходила из дома, она выглядела разбитой. И когда я дематериализовалась в свою квартиру, чтобы собрать вещи, я винила себя. Но разве это был мой выбор? Последствия ее молчания отразились на мне. Не наоборот.

Когда повисла длинная пауза, Трэзу казалось, он должен что–то сказать. Но на ум не приходила ни одна адекватная мысль.

Хватаясь за соломинку, он пробормотал: