Где золото роют в горах

Однажды в понедельник Костерин приказал всем остаться после смены. Объявил собрание открытым и предложил обсудить поведение члена бригады товарища Окуневой.

— Какое такое поведение? — удивился Краюшкин.

Смехов искоса наблюдал за Костериным, — как наблюдают за мухой, надоевшей своим жужжанием.

— Вы про вчерашнее, Борис Сергеич? — робким, упавшим голосом спросила Раиса Матвеевна.

— Да. Про вчерашнее. Докуда нам, в самом деле, все это терпеть? Вчера все люди, как люди, а ты... Даже не знаю, как и назвать... Азначеев меня встречает и говорит: «Всем хороша ваша бригада, только на культурные мероприятия плюете. Почему Окунева с нами на оперу не поехала?» Вот я и спрашиваю: почему?

— Я тоже не поехал, — сказал Смехов.

— Ты — изобретатель. Тебе можно, изобретением занимался. А у Окуневой какие дела?

— Ребятишки у меня, Борис Сергеич. Обшить, обмыть, — сказала Раиса. Губы у нее дрогнули.

— Вечно у тебя ребятишки! Не малолетки, могли день одни прожить. А теперь плакало наше знамя! Из-за тебя почету лишаемся. Понятно тебе это или нет?

— Понятно, — понурилась Раиса.

Работница она была старательная, работала много и самозабвенно, иногда даже подменяла машиниста на землесосе или вставала за монитор. Здоровье имела крепкое, силы много, и силы неженской, а вот постоять за себя не могла и не умела. Все ей казалось, что она виновата перед людьми, виновата и тем, что внешностью не удалась, и ума-то не больно много, и слова-то людям сказать не может.

— Тебе, значит, почет нужен, — пожевывая губы, медленно проговорил тогда на собрании Краюшкин. — А на то, как человек живет, тебе наплевать?

Мониторщик сердился не на шутку. Костерин собрался отвечать, но не успел. Встал Смехов. Встал во весь рост, сразу показав, какой он длинный, худой и нескладный. Встал и зашагал по откосу, не оглядываясь и не объясняя причины внезапного ухода.

— Григорий, вернись! — строго приказал Костерин. — Решить вопрос надо.

— Пошел ты! Надоело! — односложно ответил Смехов и скрылся из глаз, перевалив через угорье.

Наступило молчание.

— Ты, конечно, против исключения? — угрюмо спросил Костерин у Краюшкина.

— Против. А то как же? — простодушно улыбаясь, отозвался Ефим.

— Два голоса: один — против, другой — за. Раиса не в счет. — Костерин скомкал бумагу, приготовленную было для протокола, и решил: — Собрание не состоялось. Сорвано товарищем Смеховым. Можете расходиться.

Однако ничем не показал, что питает какую-нибудь неприязнь к срывщику: не то не хотел ссориться, не то решил не разбрасываться. Надо сначала посчитаться с Райкой, а уж потом...

3

Размолвка отразилась у всех на настроении, и смену они начинают молча. Каждый занимается своим: Смехов осматривает и проверяет землесос, Краюшкин и Костерин — мониторы, а Раиса Матвеевна вошла в забой. Из размытых песчаных стен кое-где выпячивались осколки скал, с них все еще текла мелкими ручьями вода. Внизу, под стенами, лежали уже вывалившееся из песков валуны. Их предстояло убрать, чтобы не мешали потоку пульпы, когда заработают мониторы.

Вдруг Раиса Матвеевна дрогнула — увидела его, богатый дар природы. Он лежал совсем на виду, уже давно отмытый струями мониторов, но не замеченный ночной сменой, вероятно, потому, что накануне в забое перегорело несколько ламп. А теперь, в лучах утреннего солнца, — вот он, весь на виду, манит и зовет человека: подойди, человек, и забирай меня!

Раиса Матвеевна подходит и забирает его. Да, самородок, и претяжелый — килограмма три, пожалуй, не меньше.

— Эй, мужики! — кричит она, забыв о размолвке. — Айдате-ка сюда!

Но мужики, покряхтывая, возятся с трубами, подвигая мониторы на новое место, и даже не смотрят в сторону забоя.

— Мужики, да вы только поглядите, какой красавец!

Раиса Матвеевна поднимает самородок на ладони высоко над головой и сама любуется им снизу. Краюшкин вскинул голову — и замер.

Озаренная проглянувшим из-за туч косым солнечным лучом, женщина прекрасна. Ну чисто Хозяйка Медной горы, только более пожилого возраста.

— Чего там стряслось? — недовольно откликается, наконец, Костерин. Никакой Хозяйки Медной горы ему не видно. Стоит баба посреди песчаного забоя и от дела отрывает. — Ну, чего нужно?

— Самородок!

— Врешь! — сипит Костерин, внезапно потеряв голос, и судорожно машет рукой: неси, мол, скорей сюда!

— Да что же это такое! Да неужто нашла?

Краюшкин бежит навстречу Раисе Матвеевне и бережно принимает самородок на обе ладони. Невольно он пробует поиграть с ним, перекинуть с руки на руку, но удается сделать такое только раз: самородок тяжел, отгибает руки, словно изо всех сил стремится вернуться обратно туда, откуда только что вышел, — в землю.

— Такой не покидаешь. Куда там! — Краюшкин отдает находку обратно Раисе Матвеевне, и они идут к Костерину, оба немного торжественные, оба веселые, смеющиеся.