Где золото роют в горах

Девчонки уже на рабочих местах. Вид самый деловой, на меня даже не глядят, словно и не было вчера никаких разговоров, никаких резолюций. Однако примечаю: стараются девчонки изо всех силенок, как никогда. За всю смену не пришлось мне крепкое слово применить. Мирно, на редкость мирно закончился тот день. «Всегда бы себя так вели, — говорю им, — не было бы у нас никаких разговоров и неприятностей». Смеются мои девчонки: «От вас это тоже зависит, Игнат Матвеич». — «Значит, сегодня я не Бурбон?» Опять смеются: «Нет, сегодня не Бурбон, даже-даже».

Нет, конечно, этак сразу я не перевоспитался. Бывало и срывался. Но вовремя опомнюсь, подойду и скажу: «Ты уж извини. Нинок, сердце не выдержало». И вот ведь что главное: Нина тоже понимает, чего мне это извинение стоит. Слезки на глазах, а улыбается и лепечет: «Что вы, Игнат Матвеич! Нисколько даже не обиделась...»

Так с Ниной. А с Люсей посложнее — огонь-девка! Затронь только — такой крик поднимет, не рад станешь, что зацепил. А потом пошепчутся, пошепчутся между собой — глядишь, и является с повинной головой: «Простите, Игнат Матвеич. Я, кажется, была нетактична...»

Установилось у нас как бы мирное сосуществование. Иной раз даже побеседуем о том, о сем. Из разных семей оказались девчонки. Люся, например, оказалась профессорской дочкой. Удивился я: «Из семьи сбежала, что ли? — «И не думала. Вместе с папой-мамой живу». — «Да как они допустили, что родное детё за станком токарит?» Посмотрели на меня девчата и локтями затолкались. «Что, опять Бурбон?» — «Бурбон, не Бурбон, а представления ваши устарелые...» Поднял я руки вверх: «Сдаюсь, девчата! Учите меня уму-разуму».

Переглянулись мои девчата: «Не обижайтесь, Игнат Матвеич, но кое-чему вам следует поучиться. Практический опыт у вас богатейший, в этом мы убедились. И человек-то вы, в общем неплохой. Но вот внешний вид ваш нам никак не нравится». — «Чем это я опять вам не угодил?» — «Ну, разве можно таким растрепой, извините, приходить на производство?» — «Что ж мне, как в театр одеваться? Производство есть производство. В белых перчатках тут делать нечего». — «Никто не просит приходить в белых перчатках. Но бриться-то надо, верно?»

Брился я, действительно, раз в неделю, по воскресеньям. В субботу уже мог свободно пощипывать бородку. Пообещал девчатам бриться еще раз — по средам. Но им, оказывается, и этого мало. Им надо, как минимум, чтобы брился через день. Я на такое не согласился. А девчонки почему-то особенно настаивать не стали.

И вот прихожу я пятого февраля в цех и сразу заподозрил: происходит что-то неладное. Под халатами у девчат парадные платья видно, все в красивых нарядных туфельках, косынки на головах самые цветастые и даже завязаны как-то по-особенному. Не иначе, как на танцульки собрались после работы — бывало у них такое. Сообразил я это и успокоился.

Настал обеденный перерыв. В один момент поскидали мои девчонки рабочие халаты, сгрудили меня этакой нарядной толпой и потащили в красный уголок. Рабочие, которых было там немало, кто закусывал, кто в домино сражался, побросали свое дело и ну разглядывать: что такое вытворяют девчата со своим мастером? Понять ничего не могут. Я тоже не знаю, что делать: не то рассердиться и обругать, не то подождать, что дальше будет.

И когда я начинаю себя чувствовать совсем дурак дураком, появляется Люся Каштанова. В руках держит столовский поднос, однако так надраенный, что блестит как солнце. На подносе лежит голубая сорочка, уже повязанная черным галстуком. На рубашке лоснится новой кожей электробритва «Нева». Люся приседает перед мной как заправская балерина: «Поздравляем вас, Игнат Матвеич, с днем рождения. Желаем вам доброго здоровья, многих лет жизни, успехов на производстве и счастья в личной жизни. На память от нашего коллектива примите...» И подает мне столовский поднос. А рядом со мной на сцене баянист из цеховой самодеятельности — и как рванет марш во всю мочь!

Сперло у меня в зобу дыхание, и слова вымолвить не могу. Кикиморки мои, что придумали! Дома я, понятно, только притворялся, что не помню про пятое февраля, чтобы домашним приятнее было, когда вечером начнется небольшое торжество. Но чтобы кто-нибудь поздравил меня с днем рождения в цехе — нет, такого не случалось. Сам об этом напоминать не будешь, а спрашивать никто не догадывался. И вот девчонки, пискуши-визгуши...

Стою я посреди сцены с подносом в руках, девчонки вокруг шлепают в ладоши, баянист наяривает вовсю. Слышат шум рабочие, бегут из цеха: «В чем дело?» Собрался, считай, весь цех. И тоже начали в ладоши хлопать. Русский народ на такое сердечный, чествовать любит.

Потом повели меня девчата в столовую. Там уже все подготовлено — пять столов сдвинуто, борщи дымят. Конечно, чокаться пришлось крем-содой местного производства, но постучали стаканами здорово — всему цеху на зависть.