Робот сорвался с места, и Дом последовал за ним. Взломав пару замков на защитных дверях, “Джек” принялся спускаться вдоль ступеней в почти что непроглядную тьму.
— «“Джек”, свет-то включи!»
Тактический фонарь робота выпустил луч ярко-белого света, в котором Дом сумел разглядеть короткий коридор с полуоткрытой металлической дверью. Он почему-то ожидал, что пол перед ним окажется устланным трупами людей, но ни единого намёка на это не было. Замедлив ход, “Джек” залетел внутрь коридора. Единственная работающая лампа, которую Дом видел с тех пор, как вошёл в здание, отбрасывала пятна холодного синеватого света на каменный пол. Здесь внизу царила гробовая тишина: сюда не доносились звуки окружающего мира, и даже с этажа выше. “Джек” принялся водить лучом света из стороны в сторону, а затем остановился возле одной из дверей камер.
Дом поборол в себе желание спросить у робота, что же привлекло его внимание. Не пёс же он, в самом деле. У него сенсоры всякие ведь были. Может, с их помощью он мог почувствовать тепло, исходившее от тела, и выдыхаемый углекислый газ. Ну или просто услышать что-то, недоступное слуху Дома. С решётки над их головами закапала слюна пары шавок, замерших над ними. Стоило Дому лишь навести на них винтовку, как твари тут же скрылись из виду.
У двери имелся небольшой металлический люк, и Дому оставалось лишь сдвинуть его крышку в сторону, чтобы попытаться разглядеть, что же привлекло внимание робота. Он мог поклясться, что заметил внутри какое-то движение.
— «“Джек”, вскрой эту дверь», — скомандовал Дом.
Робот распилил замок, и дверь распахнулась. Из камеры прямо в лицо Дому вылетел целый рой мух, что заставило его на какое-то мгновение задуматься, а не труп ли там лежит. Внутри ничего видно не было кроме столба тусклого света, пробивавшегося сквозь решётку в потолке. А затем Дом услышал, как что-то движется. Заскрипели пружины матраца, раздался шорох надеваемых ботинок, а эти настоебеневшие шавки всё так же носились по решёткам в потолке. И тут из темноты показался Маркус.
Несмотря на то, что Дом готовился к худшему, подобного он точно не ожидал увидеть. Даже при таком свете было видно, что Маркус выглядит примерно так же, как и в день суда, разве что, слегка исхудал. Он вовсе не походил на изнурённого призрака прошлого себя, каким Дом ожидал его увидеть. Дом хотел обнять его, ведь именно так мужики и поступают обычно, когда после долгих лет разлуки встречают своего брата, которого уже и не думали вновь увидеть в живых. Но это же Маркус. Некоторые черты его характера никому изменить не под силу. То, как он держался, буквально говорило о том, что прикасаться к нему нельзя. Расправленные плечи и крепко прижатые к бокам руки явно давали это понять.
Но Маркус просто стоял на месте. По просматривавшемуся в тусклом свете силуэту было видно, как он держит в руке кусочек бумаги. Маркус свернул его с нехарактерной бережливостью для человека, над которым по решётке ползали шавки, истекая на него слюной, а затем, положив его в карман штанов, на мгновение перевёл взгляд с Дома на парившего у того за спиной “Джека”. Внезапно лицо Маркуса попало в идущий сверху луч света, отчего Дом почти что вздрогнул: у Маркуса на правой щеке красовался нехеровый такой шрам. Дом сделал над собой усилие, чтобы не спросить о причинах, по крайней мере, пока что.
— «Ты-то что тут делаешь?» — требовательно спросил Маркус. Подобный вопрос прозвучал, словно пощёчина.
— «Тебя отсюда вытаскиваю», — ответил Дом, выругавшись про себя, ведь кому, как не ему знать, как ведёт себя Маркус. Тот вернулся к своему обычному состоянию, делая вид, что ничего не произошло. Дом решил не доставать его, ведь одному богу известно, через что Маркусу довелось пройти в этих стенах. К тому же, он ведь давно уже привык к этим чертам характера Маркуса, потому просто бросил вещмешок на пол. — «Вот, приоденься. Лишним не будет».
Маркус всё так же с подозрением смотрел на распахнутую дверь камеры, будто бы ждал какого-то подвоха. Судя по всему, он понял, что никто не отдавал приказ Дому притащиться сюда вместе с “Джеком”. Немного погодя, Маркус открыл вещмешок и принялся нацеплять на себя броню.
— «Тебе за такое может прилететь неслабо», — пробормотал он.
— «Теперь уже нет», — ответил Дом. Он и раньше слышал в голосе Маркуса подобную наигранную раздражённость, под которой на самом деле скрывалось замешательство. У Хоффмана такое тоже частенько проскакивало. — «Ситуация изменилась, а нам пора уже на выход».
— «А что насчёт остальных заключённых? Нельзя же их тут вот так бросить».
— «Их уже увезли. Хоффман всем помилование оформил».