Гэбриель Конрой

- Просто так, - ответил Гэбриель, демонстрируя полное равнодушие. Знаешь, Олли, я хочу рассказать тебе сказку. Давно уже я ничего тебе не рассказывал.

У Гэбриеля был обычай услаждать эти вечерние часы, рассказывая Олли о новостях и событиях, которые он успевал узнать в поселке за день, но облекая их в изысканно-беллетристическую форму. Последние дни, занятый тревожными мыслями о миссис Маркл, он позабыл о своих сказках. Сейчас, заручившись согласием Олли, Гэбриель начал:

- В доброе старое время жил да поживал один человек, обыкновенный человек, как все прочие люди, и никого-то у него на свете не было, кроме маленькой сестренки, которую он любил всей душой. И никогда этот человек никому не позволял, как это говорится, встревать в их жизнь, и такая дружба была у них, такая любовь, что просто всем на загляденье.

- Значит, это был обыкновенный человек, не волшебник? - спросила Олли.

- Это был обыкновенный человек, но сестренка у него была фея - я совсем забыл тебе об этом сказать - и своими чарами приносила ему много добра, а он-то даже и не подозревал о ее чудесной силе. И жили они вдвоем во дворце в густом лесу. Но вот однажды случилась у этого человека беда, и он понял, что больше ему в этом прекрасном дворце не жить. "Да, - подумал он, - как же я скажу об этом моей сестренке?" И вот собрался он с духом и говорит: "Глориана - сестренку звали Глорианой, - придется нам с тобой покинуть наш прекрасный дворец и уехать в дальние края, а почему - это тайна, и я не могу тебе ее открыть". А сестренка ему в ответ: "Что годится тебе, братец, то годится и мне, потому что мы с тобой, любим друг друга. Свет велик, разнообразие украшает жизнь, завтра же я соберу свой чемодан". Так она и сделала. А почему, Олли? Потому, что она была феей и понимала все без лишних слов. И они уехали в дальние края, в новые места, построили там дворец еще краше прежнего и жили-поживали, добра наживали до конца своих дней.

- И старая ведьма, вроде миссис Маркл, больше не досаждала им. Когда же мы поедем, Гэйб? - спросила практическая Олли.

- Я думал, Олли, - сказал смущенный Гэбриель, оставляя свои аллегории и не без почтения поглядывая на сестру, - я думал завтра же перебраться к Кейси, чтобы захватить вечерний дилижанс на Мэрисвилл.

- В таком случае, - сказала Олли, - мне пора ложиться спать.

- Олли, - с укором воскликнул Гэбриель, когда крохотная фигурка исчезла за занавеской, - ты не поцеловала меня и не сказала "спокойной ночи".

Олли вернулась.

- Ах ты, старина Гэйб, - покровительственно сказала она, снисходя к брату с высоты своего интеллектуального и морального величия и разглаживая ручкой его спутанную шевелюру. - Милый старый Гэйб, что бы ты стал делать без меня? - И она поцеловала его в лоб.

Наутро Гэбриель с удивлением заметил, что Олли, как только позавтракала, сразу принялась наряжаться, отбирая самые роскошные вещи из своего гардероба. На белое муслиновое платье, ветхое и несколько пожелтевшее от времени, она накинула дешевый ярко-розовый шарфик, сверху же повязала и закрепила огромной черепаховой брошью черную в белую клетку материнскую шаль, такую длинную, что, сколько Олли не подворачивала ее, шаль по-прежнему волочилась по полу. На свою кудрявую головку она надела большую соломенную шляпу, украшенную желто-белыми маргаритками и светло-зелеными лентами, и в довершение всего раскрыла маленький желтый зонтик.

Гэбриель, с очевидной тревогой наблюдавший за приготовлениями прехорошенькой, хоть и несколько фантастической маленькой франтихи, отважился наконец обратиться к ней с вопросом:

- Куда ты собралась, Олли?

- Пойду в лощину, к Ридам, попрощаюсь с девочками. Это неприлично, взять да уехать, ничего не сказав людям.

- Ты только... не подходи близко... к дому миссис Маркл.

Олли презрительно сверкнула синими глазами.

- Подумать только!

Столько решительности было в кратком энергичном ответе девочки, в сжатых губах и в движении бровей, что Гэбриель не промолвил больше ни слова. Молча он следил, как желтый зонтик и широкополая соломенная шляпа с развевающимися ленточками спускались вниз по извилистой тропинке, пока совсем не пропали из виду. И тут Гэбриель вдруг, сам поражаясь своему открытию, понял, насколько вся его жизнь зависит от этого ребенка. В то же время ему открылась впервые некая непостижимая для него особенность в умственном складе и характере девочки, которая и сейчас ощутимо отделяла их друг от друга, в дальнейшем же неминуемо уведет ее прочь, - от одной лишь мысли об этом Гэбриеля охватила такая горечь одиночества, что он с трудом совладал с собой.