Гечевара

Ксюша с двойной выгодой использовала то, что с утра почти не было клиентов. Она вертела и крутила свои волосы, делая нечто, по её мнению, красивое, одновременно делясь с Ирой частностями своих отношений с неким Гариком. Ира стояла поодаль, печально разглядывая свои ногти, и слушала. На зеркале, возле причёсывающегося Ксюшиного отражения, располагался листок с ценным объявлением: «Дорогие работники зала! 7 и 8 сентября для вас организуется тренинг «Эффективное взаимодействие с клиентом». Будем рады видеть вас всех! Ваши менеджеры». Внизу была ещё какая-то приписочка, Алёше разглядеть её не удалось. Чтение и созерцание Ксюши прервала толстая повариха, важно выплывшая из уборной. В самый интересный, напряжённый момент рассказа о Гарике она душевно, ласково взглянула на кассира и по-матерински одарила её непечатным словом, означающим женщину, не разборчивую в связях. Ксюша заливисто рассмеялась, бросила рассказ про Гарика и принялась вслух, не без гордости перечислять слова, когда-либо услышанные ею в свой адрес.

Двуколкин застеснялся, взял щётку и пошёл подметать зал.

За день он успешно заработал 200 рэ: примерно столько, сколько проедает за раз посетитель. Ну, а в конце смены наконец-то рассмотрел приписку к приглашению на тренинг: «Неявка карается вычитанием из зарплаты».

3.

С этих пор прошла всего неделя. Но какая! Алексей переродился. Сбросил с глаз так глупо ослепившую его пелену буржуазно-потребительской морали. Но, увы, кое от чего не смог избавиться.

Второго сентября он заселился в общежитие. Жизнь бурлила. Каждая из лекций, пережитых за два дня, каждая физиономия доцента и каждая надпись на аудиторной парте, столь мало похожая на школьную, – всё потрясало, вдохновляло и кружило голову Двуколкину. Душа Алёши лопалась, исполненная впечатлений, как аудитория с первачами, не узнавшими ещё, что пары можно бы прогуливать. И вот – ещё и переезд.

В пятьсот тринадцатой, куда его вселили, жили двое. Перед тем, как первый раз войти в своё жилище, Алексей поставил сумки у двери и, замерев, прислушался.

– Не уважаю педофилов-конформистов, – сказал первый голос.

– Он не то и не другое, – отвечал второй. – Нам нужна база. На марксизме далеко ты не уедешь. Вот, послушай…

– Не хочу, блин! – взвился первый. – Лучше б выпили…

Алёша постучал в дверь.

– Да! Войдите! Хто там?

– Извините… Алексей…

Двуколкин вошёл внутрь. Каморка была маленькой и вся забита мебелью. Направо возвышалась двухэтажная кровать – мечта Двуколкина, единственного сына. С верхней полки на него смотрел пацан с какой-то книжкой. Не в пример соседу, рожу он имел культурную. Красивую, пожалуй даже.

Второй же парень Лёше не понравился. Смотрел он как-то мрачно, маленькими глазками, волосы имел до того короткие, что издали мог показаться лысым («Скин!»), и выглядел опасно, так как был весьма крупных размеров: жир ли это, или мясо, Алексей пока сказать не мог. К тому же этот тип сидел под подозрительным портретом старого китайца с бородавкой. Помимо двух кроватей, встроенного шкафа, книжной полки, стола и к нему – трёх табуреток, мебели здесь не было. Она просто не помещалась.

Алексей подумал, что размером и устройством комната походит на известную ему в «Мак-Пинке» раздевалку для работников.

– Меня к вам поселили, – вздохнул он.

– А-а! Ну, давай, входи! – сказал культурный. – Я Аркадий.

– Виктор, – буркнул толстомясый. И продолжил: – Эй, ну, что, ты пить-то будешь?

На столе стояли две бутылки с пивом.

– Да послушай, – отвечал Аркадий. – Дело мужик пишет. Вот, короче: «Спектакль, присущий бюрократической власти, довлеющей над несколькими индустриальными странами, на деле является частью тотального спектакля – и как его общее псевдоотрицание, и как его опора. Если спектакль, рассматриваемый в своих различных локализациях, с очевидностью указывает на тоталитарные общественные специализации прессы и администрации общества, то последние на уровне глобального функционирования системы сливаются в неком мировом разделении…»

– Бред! – крикнул Виктор.

А Двуколкин ужаснулся. Неужели в институте он научится не только понимать всё это, но и сочинять сам?! Нет, не может быть…

– Нежелание развиваться, – заявил Аркадий, – это, между прочим, признак фанатизма. И противоречит революционному характеру. По Фромму.

– Да отстань ты со своими пидорасами!

– Дремучий ты, Витёк. Услышал про Фуко…

Тут Виктор замахал руками, показав, что больше не желает слушать всё это. Аркадий сдался и сменил предмет: