Гечевара

– Ты что, как бы любишь гламур, потреблятство? Не хочешь свободного творчества и контркультуры… э-э… альтернативы?

Двуколкин не думал, что Ира сумеет всего за неделю узнать и запомнить такое число новых слов.

– Что ты, нет! – сказал он. – Я совсем не к тому! Ты взгляни: например вот столы цвета хаки, салат «Партизанский»… Ну это ж смешно! Ведь, по сути, осталось, что было!

– Сейчас хаки модно, – ответила Ира. – Это цвет нонконформизма, к твоему сведению.

– Да знаю я!

– Ну и вот. Если ты конформист – то иди и читай свою Рыбскую! У тебя мещанское сознание, ты не понимаешь субкультуры андеграунда…

– Чего-о-о? Это я – не понимаю?!

Десять дней назад Ирина обзывала ложное сознание «совковым» и о Рыбской, авторше романов о богатых, отзывалась более лестно. Алексей был оскорблён до глубины души. Выходит, то, во что он так глупо уверовал, – перерождение Иры – даже близко не светило! Значит, она просто заменила в лексиконе (если только знала это слово) слово «Голливуд» на слово «андеграунд» как мерило красоты и блага!

Лёша возмутился, вспыхнул:

– Ты совсем без головы! Сама, поди, и смысла-то не знаешь, что такое «конформист», ни Маркса не читала, ничего – а всё туда же! Вон, гляди, вцепилась в телефон! Ха! Тоже мне, нашлась бунтарка!

– Вот только не надо мной манипулировать, – ответила Ирина. – Знаю, знаю. Ты сейчас начнёшь пиарить свою партию! Но я к вам не пойду, даже не думай, я как бы не масса, я не потребитель, я неординарная и творческая личность!

А потом ещё добавила:

– Пол вымыл?

Алексей ответить не успел.

– Приветики! – слащаво объявила Ксюша, появившись в раздевалке.

На ней были кожанка с жуткими железными заклёпками и чёрная бандана с надписью «Металлика». Ксюша скинула кожанку, а потом за нею вслед и блузку – в этот раз она пришла без лифчика.

Алёша пошёл в зал.

– Гляди-ка, застеснялся! – зазвучал ехидный голос Иры ему вслед.

– Наверно, комплексует, – поделилась с нею Ксюша. – Или эти… как их… предрассудки буржуазные!

Народу было море. Новый имидж заведения привлёк массу любопытных и, конечно, увлечённых Тартаковым, Чежиком, прогрессом и Омлетовым. Алёша поотвык работать, и примерно к середине смены он валился с ног. А новые и новые подносы для уборки появлялись без конца. Поэтому обдумывать крутую трансформацию «Мак-Пинка» Лёша был не в силах, хотя после открытия обнаружил многое, над чем следовало пораскинуть мозгами.

Убирая первый же поднос, он выяснил, что дело агитатора с подсобными листовками и прочим – вполне живо. Новые обёртки сэндвичей были в точности как те, скандальные, которые в последний день работы стали поводом уволить двух киргизок. Только, разумеется, фабричные. Отныне они украшались ликом Чежика, держащего в двух лапах серп и молот как столовые приборы, и призывной надписью, разнящейся, смотря по сорту бутербродов: или «Пролетарии всех стран…», или «Дави буржуев», или «Запрещаю запрещать!». Картонные стаканчики блистали в том же стиле. И везде, везде был Чежик.

Что же это значит? Человек, который разрисовывал обёртки и раскладывал листовки там и сям, проник в совет директоров? А может, он всегда там состоял? Алёша был сбит с толку. Ясно лишь одно: имелась связь. Связь между трансформацией в «Мак-Панк» и инцидентами последних дней работы в старом стиле.

В том, что она есть, Алёша убедился, протирая сухонькой салфеткой украшения, а точнее, портреты разных компаньеро и товарищей, сменившие пейзажи США и старую рекламу «Кока-колы» в оформлении зала. Кое-где, в укромных точках, не заметных сразу, но доступных скучным взглядам посетителей, висели – да-да-да! – те самые листовки! Их искусственно состарили, немного опалили по краям для атмосферы, но вся суть осталось прежней. По углам фастфуда прятались призывы этот самый же фастфуд и разгромить. Короче, клиентура получала всё: и жрачку, и бунтарский антураж, и недовольство сразу первым и вторым, если хотела его высказать. Пинков обезоруживал всех критиков, ругая сам себя и отбирая этим самым хлеб у них.

Алёша путался всё более и более. С одной стороны, символ буржуазности, фастфуд, остался сам собою. А с другой, он всё же стал бунтарским, контркультурным. Может быть, какой-нибудь едок, увидев на стене портрет вождя или героя, пожелает выяснить, кто это – и придёт тем самым к революции? Ведь это же стратегия Аркадия! И всё же… Интуиция Алёше говорила, что фастфуд под контркультурным фантиком – это не дело.

А вот Лиза была всем довольна. Более всего – тем, что её перевели теперь на кассу. Иногда они с Алёшей перебрасывались взглядами, печальными и пылкими, грустя о том, что оказались по разные стороны прилавка. В качестве стюарта появился новый парень, очень бестолковый и занудный. Он таскался за Алёшей по пятам и ныл, что нет работы, и что он не знает, чем заняться. Ира без конца бросала злые взгляды.